— Кажется, была, господин, — Виктор пытался вспомнить. — Если не ошибаюсь, прошлой зимой. Спросите у хозяина — он может посмотреть на рехнере.
— Может посмотреть, а может и не посмотреть. — Русский воровато огляделся. — Станет ваш хозяин из-за унтерменша головой вертеть. Британцы ведь почти настоящие арийцы, они нас не считают людьми.
— Мы, славяне, и есть низшая раса, — твердо произнес Виктор с положенной улыбкой. — Это научно установленный факт. Под мудрым руководством германских учителей часть славян и других унтерменшей может избавиться от некоторых уродств, вызванных нашей генетической ущербностью.
— Хорошо говоришь, — опешил господин из районной управы. — Грамотный? Учишься?
— Так точно. Посещаю второй класс средней школы для низшей расы.
— Я тоже так начинал, — взгляд посетителя потеплел. — Тогда, еще в прошлом веке, это было чудо. Я попал в первый набор, и вот, со мной даже немцы иногда здороваются… Учись, парнишка, выбирайся со дна.
Расплатившись, он ушел.
В начале седьмого появился новый покупатель — молодой немец лет тридцати, которого интересовали морские романы Букхайма. Стивенс умело заморочил ему голову, в результате чего вместо не слишком толстых «Подводных рыцарей» немец унес большой пластиковый пакет с несколькими дорогими книгами.
Незадолго до семи, когда хозяин велел подмести зал, неожиданно зашел полицай в чине квартального надзирателя. Виктор невольно вздрогнул — визиты таких гостей не сулили ничего хорошего для туземного персонала, но страж порядка заглянул, оказывается, не по службе, а показывал дорогу молодой привлекательной фрау, говорившей с незнакомым акцентом. Фрау кокетничала с полицаем и приобрела дешевую ерунду — карту города и брошюрку «Славянские пасьянсы». Еще она с удивлением прочитала названия нескольких книг, после чего громко сказала: дескать, подобная макулатура продается только в такой глухой провинции.
Запирая дверь и опуская решетку, Стивенс проговорил с неприязнью:
— Это была француженка, Виктор, некто Жаклин Прованс… Божье проклятье! Даже не блондинка и глаза непонятного цвета. Ты представляешь — этот позор европейской расы тоже признали равными арийцам! Куда катится мир…
Махнув рукой, он направился в пивную «Бочка и кружка», а Виктор перебежал улицу и вышел к станции штрассенбана. После вчерашнего дождя в лесу наверняка появилось немало грибов. Если повезет, он сможет принести домой хоть что-нибудь.
До него здесь успели побывать и городские грибники, и жители ближних деревень, поэтому надежды на богатую добычу стремительно растаяли. В прихваченные из магазина пластиковые пакетики удалось собрать лишь горсточку земляники, черники да немного сыроежек, лисичек и волнушек. Боровик попался всего однажды, подберезовики тоже были антикварной редкостью. Ну что поделать, хоть какая-то польза. Старики совсем плохие, витамины нужны — на своем огороде даже лук не уродился толком…
В поисках ягод Виктор провозился до сумеречных времен и вздрогнул, услыхав совсем рядом чужие голоса. Несколько человек переговаривались по-русски, причем слова произносили непонятные — прямо, как тот профессор.
— Все изменилось, дядя Гриша. Мы выглядывали три часа назад, потом еще через час… Обстановка была прежняя, парк, дорожки… А теперь этот лес.
— Петрович прав. Даже рельеф другой. Но город по-прежнему в той стороне. Вон, огни светятся.
— Будем брать языка… И книг накупить надо. Иначе не разберемся.
— Если случилось то, о чем я подумал, нас будут ждать.
— Не будут. Они думают, что мы придем в день, который на той газете напечатан. То есть на следующий год.
По рельсам рейхсбана Берлин-Варшау-Москау прогрохотал скорый пассажирский. Виктор попятился, но его уже обступили какие-то рослые — небось, не голодали с детства — крепкие мужики. Один из них даже окликнул беднягу чужим именем. Виктор оглянулся, но никого больше поблизости не было, то есть эти четверо обращались именно к нему.
— Вы ошиблись, добрые люди, — струхнув, смиренно проговорил он. — Меня Виктором зовут.
— Верно, не тот парнишка, — согласился незнакомый парень лет тридцати, державший обе руки в карманах роскошного брезентового плаща. — Похож, но не Вадим.
Другой — постарше, носивший кожаную куртку поверх гимнастерки, признал не без удивления:
— Пожалуй. Вадим был здоровее, повыше ростом. А ты, парень, бледный какой-то. И одет в лохмотья. Спортом не занимаешься?
Четверо беззлобно засмеялись, а Виктор зыркнул на обидчиков бессильным взглядом.
— Не заслужил я ваших насмешек, добрые люди, — он всхлипнул. — Сами знаете, нашему брату в спортивные залы вход заказан. И вовсе не лохмотья на мне. Я, хоть унтерменш, но все-таки на самое дно не спускаюсь. Мои родители всю жизнь честно служили рейху, чтобы меня во вторую категорию вывести.
Он отмахнулся и хотел уйти, но застыл, увидав, как вытягиваются физиономии грубых собеседников. Незнакомые мужики очень странно переглянулись, и лица их сделались озабоченными. Незнакомец средних лет, носивший хороший, пусть и старомодный, костюм с широкими лацканами и галстуком, спросил осторожно:
— Значит, ты — унтерменш? То есть недочеловек?
— Будто сами не заметили! — Виктор очень надеялся, что голосом не выдал своей ненависти. — Вы же неариец, славянский выговор за версту слыхать! Просто вам, в экстра-категории, костюмы с галстуком дозволены, а в остальном вы немногим лучше меня.
— Не горячись, паренек, — примирительно произнес мужик в кожаной куртке. — Мы издалека приехали, с-под Харькива. Это на Украине — слыхал, небось…
— А то как же, — Виктор вздохнул. — У вас гауляйтер добрый человек, большие послабления сделал. Слыхал, как полицайский вахмистр однажды говорил: мол, такой либерализм не к добру ведет…
Четверо снова переглянулись, после чего обладатель галстука поинтересовался, как в этом городе организована власть. Виктор начал с магистратуры, где чиновники во главе с бургомистром — все арийцы, либо приравненные к ним, вроде британцев и светловолосых французов. Унтерменши, заслужившие первую или экстра-категории, работают там на низких позициях. В районных управах славян побольше. Городские полицаи — все унтерменши, даже вторую категорию берут, но комендант и офицеры, конечно, только высшая раса.
Ему задали еще несколько детских вопросов, словно на школьном экзамене — чувствовалось, что хохлы сильно удивлены, как будто у них жизнь по-другому налажена. Про немецкий гарнизон Виктор ничего рассказать не мог, потому как солдат видел редко. Он стал беспокоиться — больно уж пугали такие разговоры, но приезжие продолжали расспрашивать, ловко выведали про его работу в книжном магазине, про учебу, про предстоящий экзамен на первую категорию.
