— Одну минутку, доктор Шпеер, — дежурный на аэродроме взялся за телефон. Быстро с кем-то переговорил и передал трубку мне, шепнув: — Полковник Рудольф Шмундт на линии…
Шмундт? Прекрасно. Главный адъютант Гитлера вхож к шефу практически в любое время, но сейчас около половины четвертого ночи, скорее всего, фюрер отправится отдыхать.
— Здравствуйте, весьма рад, — для столь позднего времени голос полковника был неожиданно бодрым. — Да, спит. Разумеется, утром я незамедлительно доложу о вашем прибытии. Прислать машину на аэродром? Ожидайте.
Посадочная площадка находилась чуть восточнее ставки, вне особо охраняемого периметра. Если я правильно помню инженерный проект «Вольфшанце», автомобиль должен миновать три закрытых зоны до «Sperrkreis I», где находились собственно резиденция Гитлера, штабной комплекс и несколько бункеров для приближенных. Четверть часа в дороге, с учетом всех проверок. Тем более, что большинство офицеров охраны прекрасно знают меня в лицо, едва ли не во всеуслышание титулуя «любимчиком».
— Ого! — возглас Хайнца Линге, камердинера фюрера, оказался, может быть, и не совсем корректен, но в узком кругу строгий протокол отходил на второй план и блюсти субординацию было необязательно. — Неожиданно, неожиданно! Мне позвонил Шмундт, приказал встретить и устроить. Вы голодны, доктор?
— Не отказался бы от горячего ужина.
— Идемте!
Оберштурмбаннфюрер Линге, круглолицый и добродушный, работал с Гитлером, кажется, с 1935 года, по протекции Зеппа Дитриха. Его официальная должность языком бюрократическим обозначалась как «шеф персонального обслуживания». Сиречь на плечах Линге лежала забота буквально обо всем, обеспечивающем комфортную жизнь в государственных резиденциях, от рейхсканцелярии до Берхтесгадена и «Вольфшанце». Кухня, прачечные, своевременная доставка почты и прессы, вегетарианские продукты, подбор одежды и так далее до бесконечности.
Ума не приложу, как бывший каменщик из Бремена сумел перевоплотиться в идеального камердинера? Кроме того, Линге отличался еще одной редкой особенностью — он не испытывал усталости. После часа-двух сна выглядел свежим и отдохнувшим, всегда всё успевал и был изумительно внимателен к любым мелочам. Не слишком щедрый на похвалу Гитлер называл его «добрым волшебником», и в правоте фюреру не откажешь.
— Гостевую комнату в западном крыле вам немедленно подготовят, — Линге поставил передо мной поднос с разогретым ужином, сотрудники столовой давно ушли отдыхать. — Простите, доктор Шпеер, меню несколько ограничено. Вино?
— О нет, благодарю, — ответил я. «Ограниченность» предложения выражалась в венском шницеле, зеленом горошке, листьях салата и картофельном пюре с соусом. — У меня в настоящий момент осталось всего два желания, горячая ванна и мягкая постель.
— Ванна наполняется, я сразу дал распоряжение прислуге, — чуть отвлеченно произнес Линге, уставившись в потолок. Так с ним всегда случается, когда поставлена очередная задача, которую следует разрешить не просто незамедлительно, а вот сию же секунду. — Разумеется, бритвенный прибор! Или вам прислать утром парикмахера?
— Я бреюсь самостоятельно с пятнадцати лет, Хайнц. Увы, собственная бритва, которую я вожу в саквояже, после недели в России и впрямь затупилась.
Линге исчез, будто растворившись в воздухе. Ну да, магия.
По сравнению с консервами, употреблявшимися «Стройштабом» в вагоне на Днепропетровском вокзале, ужин показался мне восхитительно вкусным. Снова примчался Линге, сказал, что «всё устроено» и, попутно вынув из кармана серого кителя блокнотик, доложил:
— В ставке находится генерал от инфантерии Рудольф Герке, начальник военно-транспортной службы Вермахта. Назначить встречу? Думаю, вам найдется, что обсудить, господин Шпеер.
— Как вы умудряетесь?!
— Мельком слышал позавчера, будто генерал как можно скорее желал увидеться с вами в Берлине по возвращении из инспекции в Рейхскомиссариат, — как ни в чем не бывало пожал плечами камердинер, — ничего сложного.
— Назначайте, — махнул рукой я. — Разбудите в восемь.
— Как будет угодно. Вы закончили с ужином? Тогда остается исполнить прочие желания: спальная комната, ванна, бритвенный прибор. Чистое белье. Прошу за мной.
И усмехнулся хитро.
* * *
Утренняя беседа с Герке и командующим железнодорожными войсками генерал-лейтенантом Отто Вилем оказалась безрадостной — военные не хуже меня знали, какова обстановка на Востоке.
— Реорганизации, реорганизации, — брюзжал Рудольф Герке. — Зачем? Месяц назад фюрер переподчинил Управление железных дорог на Востоке Имперскому министерству транспорта, что внесло еще большую неразбериху! Я не хочу сказать, что министр Юлиус Дорпмюллер дилетант, однако он слишком плохо знаком с реалиями России! В моем ведении остаются лишь три дирекции полевых железных дорог и военное управление в Варшаве, не способное наладить приемлемого сотрудничества с гражданской службой Рейхсбана!
Я молча выслушивал. Генерал, пятидесятивосьмилетний военный инженер старой кайзеровской школы, болезненно худой (до меня доходили разговоры доктора Брандта, что Герке страдает от серьезного заболевания поджелудочной железы), в целом был прав — коммуникациями на оккупированных землях следовало заниматься военным железнодорожникам, а не Дорпмюллеру, в настоящий момент напрочь парализованному «особой ситуацией со снабжением», как чиновники министерства предпочитали именовать бедствие на Украине.
— Теперь вопросом транспортного кризиса занимаются целых три ведомства, — недовольно поддакнул Отто Виль. — Включая ваш «Стройштаб», господин Шпеер. Остается надеяться на вашу неиссякаемую энергию — вы, как известно, работаете быстро.
Я пропустил неприятную колкость мимо ушей. Генерал-лейтенант явно намекал на язвительное замечание недолюбливавшего меня рейхсляйтера Роберта Лея — дело было давненько, восемь лет назад, когда я заведовал отделом «Эстетики труда» в Трудовом фронте. «Ах, специалист по эстетике? — сказал тогда Лей на заседании руководства. — Вот и занимайтесь прямым своим делом. Вы халтурщик от природы, Шпеер, но работаете быстро. Меня это устраивает. К Дню труда первого мая вы должны переделать все заводские помойки в скверы и цветники».
Слова рейхсляйтера широко разошлись и стали поводом для многих злых шуток, поутихших, правда, к середине тридцатых, когда за мной окончательно закрепилась репутация «архитектора фюрера» и даже «фаворита». И вот, надо же, напомнили…
— Уверен, мы наладим бесперебойное сообщение в ближайшее время, — нейтрально ответил я и распрощался. Всё, о чем должны были узнать Герке и Виль, я рассказал, о совместных мерах мы договорились, прочее маловажно.
