4. СМЕРТЬ
Это случилось 2 мая 1445 года.
Утро было прекрасное, но чувствовал себя Филипп не под стать погоде прескверно. Он разгуливал в одиночестве по дворцовому парку, проветривая тяжелую с похмелья голову. Вчера он впервые в своей жизни по настоящему напился и теперь горько жалел об этом и клятвенно обещал себе, что впредь подобное не повторится.
Поначалу Филипп не собирался напиваться, но вчерашняя пирушка получилась не очень веселая, скорее даже тоскливая. Эрнан де Шатофьер уехал в Беарн и должен был возвратиться лишь через несколько дней, прихватив с собой Гастона Альбре и Амелину, благо герцог уже перестал сердиться на своего племянника. По той или иной причине отсутствовали и другие близкие друзья и подруги Филиппа; так что ему было немного грустно, и он выпил больше обычного. Затем в голову ему пришла мысль, что если он как следует напьется, то, глядишь, наберется смелости переспать с какой-нибудь из присутствовавших девушек. Мысль эта была не слишком умная, здравой частью рассудка он это понимал и тем не менее с достойным лучшего применения усердием налег на вино, стремительно пьянея от непривычки. После изрядного количества выпитого зелья его воспоминания о вчерашнем вечере внезапно оборвались.
Проснулся Филипп сам, однако не был уверен, провел ли он всю ночь один, или нет, и эта неизвестность мучила его больше, чем головная боль. Было бы обидно, до слез обидно потерять свою невинность в беспамятстве…
Филипп вздрогнул от неожиданности, услышав вежливое приветствие. Он поднял задумчивый взгляд и увидел рядом с собой Этьена де Монтини — симпатичного паренька девяти лет, служившего у него пажом.
— А-а, привет, дружище, — рассеянно ответил Филипп и тут же сообразил, что может расспросить его о минувшем вечере; в отличие от слуг и других пажей, Монтини умел при необходимости держать язык за зубами. — Послушай… мм… только строго между нами. Что я вчера вытворял?
Этьен недоуменно взглянул на него своими красивыми черными глазами, затем понимающе улыбнулся.
— Вы ничего не вытворяли, монсеньор. Все было в полном порядке.
— Когда я ушел?.. И с кем?
— В одиннадцатом часу. Вы пожелали всем доброй ночи и ушли.
— Один?
— Один.
— Точно?
— Точно, монсеньор. Я еще удивился: обычно вы исчезаете незаметно, и вместе с вами недосчитываются одной из барышень. Но вчера все барышни были на месте — я это специально проверял.
Филипп облегченно вздохнул.
— Вот и хорошо… — Он внимательнее присмотрелся к Монтини и спросил:
— Ты чем-то взволнован? Что произошло?
— В замок привезли девушку, — ответил Этьен. — Мертвую.
— Мертвую?
— Да, монсеньор. На рассвете она бросилась со скалы в реку. Двое крестьян, которые видели это, поспешили вытянуть ее из воды, но уже ничем помочь ей не смогли.
— Она была мертва?
— Мертвее быть не могла. Она упала на мель, ударилась головой и, наверное, тотчас умерла.
Филипп содрогнулся. Его нельзя было назвать слишком набожным и богобоязненным человеком, порой он позволял себе подвергать сомнению некоторые положения официальной церковной доктрины, одним словом, он не был слепо верующим во все, что проповедовали святые отцы, — но к самоубийству относился однозначно отрицательно. Сама мысль о том, что кто-то может сознательно лишить себя жизни, заставляла его сердце болезненно ныть, а по спине пробегал неприятный холодок.
С трудом подавив тяжелый вздох, Филипп спросил:
— А кто она такая, эта девушка?
Монтини пожал плечами.
— То-то и оно, что никто не знает. Поэтому ее привезли в замок — она явно не здешняя.
— А как она выглядит?
— С виду ей лет четырнадцать-пятнадцать. Определенно, она не из знатных девиц, но и не крестьянка и не служанка. Скорее всего, она из семьи богатого горожанина, правда, не из Тараскона, потому что здесь ее никто не узнал… — Тут Монтини замешкался, потом добавил: — Впрочем, это не совсем так.
— Что не совсем так?
— Что ее никто не узнал. Кое-кто ее все же узнал.
— Стоп! — сказал Филипп. — Не понял. Ведь ты говорил, что ее никто не знает.
— Это верно, монсеньор, ее никто не знает. Не знает, кто она такая. Но вчера ее видели неподалеку от Тараскона. Дело было вечером…
— И что она делала?
Монтини поднял голову и по-взрослому пристально посмотрел Филиппу в глаза. Взгляд его был хмурым и грустным, в нем даже промелькнуло что-то похожее на ярость.
— Вернее, что с НЕЙ делали — уточнил он.
Сердце Филиппа подпрыгнуло, а потом будто провалилось в бездну. Они как раз подошли к мавританскому фонтану в центре парка, и он присел на невысокий парапет. Этьен молча стоял перед ним.
— Рассказывай! — внезапно осипшим голосом велел ему Филипп.
— Ну… — Монтини нервно прокашлялся. — Я знаю совсем немного. Лишь то, что услышал из разговора слуг.
— Что ты услышал?
— В общем, ее видели… видели, как господин Гийом вез ее связанную в свой охотничий домик.
Филипп судорожно сглотнул. Так называемый охотничий домик Гийома находился в миле от Тараскона. Там его старшие братья вместе со своими приближенными частенько устраивали оргии, которые нередко сопровождались групповым изнасилованием молоденьких крестьянских девушек, имевших неосторожность оказаться за пределами своих деревень, когда, порядком подвыпивши, Гийомова банда шныряла по округе в поисках развлечений. Крестьяне, разумеется, неоднократно жаловались герцогу на его старших сыновей; каждый раз герцог устраивал им взбучку и строжайше запрещал впредь заниматься подобным «промыслом», но, несмотря на это, Гийом и Робер втихаря (а когда отца не было дома — то и в открытую) продолжали свои гнусные забавы.
Герцог как раз отсутствовал — он отправился в Барселону, чтобы договориться с тамошним графом о совместном использовании порта и верфей, и взял с собой Робера, — так что Гийом, почувствовав свободу, разошелся на всю катушку.
Филипп в гневе заскрежетал зубами. Перед его мысленным взором стремительно пронеслись красочные картины, изображавшие различные варианты мучительной смерти Гийома с использованием всевозможных приспособлений для пыток. Наконец, овладев с собой, он спросил у Монтини:
— А это точно та самая девушка?
— Слуги так говорят, монсеньор. К тому же… — Этьен осекся.
— Ну!
— Когда ее только привезли, я, еще ничего не зная, имел возможность осмотреть ее вблизи… И увидел…
— Что ты увидел?! — нетерпеливо воскликнул Филипп.
— Ее платье, в общем нарядное и довольно новое, разодрано почти что в клочья, кожа на ее запястьях натерта до крови, а на теле я видел следы от ударов плетью…
Филипп резко вскочил, сжимая кулаки. Лицо его исказила гримаса ненависти и отвращения.
— Господи! — простонал он. — Какие они изуверы!.. Зверье!.. Господи боже мой…
Он снова сел, низко склонив голову, чтобы Монтини не увидел слезы в его глазах. После некоторых колебаний Этьен, не спрашивая разрешения, присел рядом с ним.
— У тебя есть братья? — спустя некоторое время отозвался Филипп.
— Нет, монсеньор, — ответил Монтини. — У меня только сестра. Но я понимаю вас… И эту девушку я тоже понимаю.
Филипп горько вздохнул.
— Почему, — проговорил он, обращаясь к самому себе, — ну, почему они не умерли вместе с их матерью? Почему они живут и позорят нашу семью? Это несправедливо!.. Нечестно!.. — Он снова встал. — Где та девушка?
— На хозяйственном дворе, монсеньор, — ответил Монтини. — Если, конечно… — Он умолк, поскольку Филипп уже бежал по аллее прочь от фонтана.
Монтини задумчиво глядел ему вслед и качал головой. Он был не по годам умным и смышленым парнем, к тому же тщеславным и сверх меры честолюбивым. Его отец, в недавнем прошлом бакалавр,* служивший в свите графа Блуаского, а теперь — владелец жалкого клочка земли в Русильоне, полученного им в наследство от дальнего родственника, вполне довольствовался своим нынешним положением, чего нельзя было сказать о его сыне Этьене. Монтини считал вопиющей несправедливостью, что он родился в семье, находившейся в самом низу иерархической лестницы, и подчас его снедала зависть к тем, кто волею случая оказался выше него, хотя по своим способностям далеко не всегда и не во всем его превосходил. Однако в данный момент Этьен не завидовал Филиппу и не хотел быть на его месте…
Тем временем Филипп миновал арочный проход в правом крыле здания герцогского дворца, свернул немного влево и через минуту очутился на широком подворье, примыкавшем к хозяйственным постройкам замка. Как всегда в такую пору, там было шумно и многолюдно, но обычного оживления Филипп не обнаружил — лица у слуг были мрачные, а взгляды хмурые.
— Где девушка? — громко и чуть визгливо спросил Филипп, оставив без внимания почтительные приветствия в свой адрес.
