Перво-наперво нам вручили упомянутые уже удостоверения. Я судорожно припоминал, была ли речь об этом раньше, во время подготовки к операции — и припомнил-таки, что один из наших инструктором вроде бы обмолвился о чём-то подобном. Что ж, удостоверения так удостоверения — мы расписались, как положено, в ведомости, выслушали приличествующие мантры о том, что беречь полученные документы следует так же, как партийные билеты (которых у нас, впрочем, не было), но при этом лишний раз ими не размахивать, поскольку враг не дремлет. Приняли из рук товарища Тумаркина ярко-красные корочки, убрали их в нагрудные карманы юнгштурмовок, после чего перешли ко второй части марлезонского балета.
«Именные подарки» были заранее разложены на столе. Замначальника брал их по одному и передавал награждённым — сопровождая короткой речью и рукопожатием. Ладонь у второго по старшинству чекиста Харькова оказалась мягкая, слегка даже влажная — и я краем глаза увидел, как Татьяна едва сдержала брезгливую гримаску, пожимая эту «котлету».
Но вернёмся к подаркам. Мне досталась новенькая кобура-приклад для «Браунинга» модели 1903 года. К кобуре прилагались все надлежащие аксессуары:шомпол, ремешок через плечо, а так же запасная обойма на десять патронов, убираемая в особое внутреннее гнездо в кобуре — по замыслу разработчика пистолета, использовать её можно было только с пристёгнутым прикладом. На красном дереве коробки имелась бронзовая табличка: «За образцовое выполнение задания командования». И всё — ни имени награждённого, ни организации, чьё задание тот сподобился образцово выполнить. Как не было и самого «браунинга» — эдакий мягкий намёк на то, что компетентные товарищи в курсе того, что хранится в запертой на ключ тумбочке возле койки в спальне четвёртого отряда — знают, и ничего против неё не имеют. Пока, во всяком случае.
Что ж, спасибо товарищам чекистам и в особенности, вышестоящему начальству — вещь солидная, нужная. А уж как круто будет смотреться деревянная коробка с «браунингом» на ремешке через плечо поверх форменной юнгштурмовки! На миг я даже пожалел, что не удастся пофорсить перед прочими коммунарами в таком шикарном виде.
..Увы. Не поймут-с…
Мои спутники тоже удостоились именного оружия — причем самого настоящего, а не как в моём случае, набора аксессуаров. Оба получили карманные «Кольты» 1908 года, являющихся американскими копиями карманных же «Браунингов» 1906 года калибра 6,35 мм. При более, чем скромных размерах пистолетики вполне помещались на ладонь взрослого мужчины — это было надёжное и достаточно эффективное оружие самообороны, популярное по всему миру, которое с удовольствием использовали в качестве запасного ствола полицейские и сотрудники спецслужб. На костяных щёчках рукояток у «кольтов» имелись такие же латунные таблички, как и на моей кобуре, разве что размером поменьше — и такие же «безымянные».
И завершающий, третий акт марлезонского балета: за «образцовое выполнение задания» все трое премированы денежными выплатами в размере семи тысяч рублей каждый, каковые и следует получить в бухгалтерии городского управления — здесь же, в этом здании. Новые рукопожатия, пожелание отличного несения службы — всё!
— А форма нам теперь тоже полагается? — спросила Татьяна, когда мы оказались в коридоре. — Интересно, её самим придётся заказывать, или выдадут готовую?
— Это вряд ли. — отозвался я. — Полагалась бы — позаботились бы заранее, и на карточках в удостоверениях мы были бы в соответствующем виде. А так — думаю, нештатным сотрудникам форма попросту не полагается.
— Нештатные сотрудники… — повторил Марк, словно пробуя это словосочетание на язык. — Это что же, значит сексоты?
Я сдержал смешок. Сильны всё-таки стереотипы…
— Ну, уж нет! Сексоты — это осведомители, агенты. А мы действительно сотрудники, только обученные под особые задачи. К тому же, и действовать нам до сих пор приходилось исключительно за границей.
— Значит, не сексоты, а шпионы?
— И опять-таки — нет! «Шпион» — это их плохой парень, а тот, кто на нашей стороне — офицер разведки. Вот мы они самые и есть, только без званий.
Этот чеканный период я вычитал давным-давно в одной из книг Тома Клэнси, в которой шла речь о сотрудниках ещё не существующих здесь организаций — ЦРУ и КГБ. Марк, впрочем, смысл сказанного понял.
— Что ж, если за работу шпиона так хорошо платят — я не против. Пошли, надо ещё найти, где у них тут бухгалтерия…
То ли это нам так «повезло», и у кассира действительно не оказалось крупных банкнот, то ли она решила воспользоваться случаем, и сбыть мелочь безответным новичкам — а только «премиальные» мы получили исключительно десяти— и пятирублёвками, примерно в равной пропорции. По сотне бумажек в упаковке с бумажными, крест-накрест, бандеролями, украшенными штампами госбанка, по семь косых на каждого — вот и считайте, сколько пухлых денежных пачек оказалось у нас на руках. И это, заметьте, при полном отсутствии портфелей, барсеток, или хотя бы дамских сумочек у прекрасной трети нашего дружного коллектива!
Нам-то с Марком ещё ничего — после некоторых усилий пачки удалось распихать по карманам парадных брюк. При этом они уродливо оттопыривались, но пережить сей неприятный факт мы ещё могли. А вот каково Татьяне с её юбкой, в которой карманы не предусмотрены вовсе? В нагрудных карманах юнгштурмовки не поместится даже одна денежная пачка, боковых же, на манер британских офицерских френчей, тут не предусмотрено. Можно, конечно, было бы набить деньгами карманы пальто — но это означало бы провоцировать на противозаконные действия любого встреченного карманника, которых в Харькове в этот последний год НЭПа было пруд пруди..
Приходилось выкручиваться. Марк выклянчил у кассира вчерашний номер «Радяньской Украiны» и мы тщательно упаковали стопки банкнот в газетную бумагу, перевязав поверх подобранной здесь же бечёвкой. Так и вышли на улицу — с топорщащимися от денег карманами и газетным свёртком, который Татьяна несла, взяв тремя пальчиками за узелок. Одно это способно было убить удовольствие от любой прогулке — а мы ведь собирались перед возвращением в коммуну провести в Харькове несколько часов. В кафе там посидеть, пройтись по магазинам, может, заглянуть в кино. А что? Имеем, как говорится, право…
Выручил нас плакат слегка криво налепленный на афишную тумбу на углу улицы Равенства и Братства (в памятной мне реальности переименованная в «Вулицю Жен Мироносиць») и Карла Либкнехта, будущей Сумской. Плакат этот с изображением бородатого селянина и его щекастой жизнерадостной супружницы с платочке призывал трудящийся люд помещать «Рубли, копейки, все излишки — на сберегательную книжку», и почему-то был выполнен, вопреки взятой партией и правительством курсу на тотальную украинизацию, на русском языке.
Совет, тем не менее, оказался хорош, и уже через пять минут мы по очереди сгружали в окошко стойки ближайшей сберкассы наши богатства. у стойки-барьера. Надо было видеть физиономию барышни-операционистки (или, как они тут называются?), когда трое подростков в хорошо известной всему городу коммунарской униформе стали выкладывать перед ней пухлые пачки денег. Однако вовремя продемонстрированные ГПУшные корочки отбили у неё желание задавать глупые вопросы, и из сберкассы мы вышли, избавившись от груза финансовых проблем — зато с тоненькими бледно-розовыми сберкнижками в нагрудных карманах.
Что ж, не знаю, как там обернётся дальше — а на сегодня жизнь, похоже, удалась. В карманах хрустят новенькие купюры (я предусмотрительно оставил себе триста рублей из полученных тысяч) до восьми вечера, когда в сторону коммуны по шоссе отправится всего месяц, как пущенный рейсовый автобус, ещё далеко — гуляем!
VI
«…в 1918-1919 гг. в оперативных чекистских сводках начинают мелькать сведения об Александре Барченко, учёном, занятом изысканиями в области древних знаний. Ещё в молодости он всерьёз увлекался оккультными науками, астрологией, хиромантией. В 1920 г. Барченко, успевший к тому времени поучиться на медицинских факультетах Казанского и Юрьевского (нынешний эстонский Тарту) университетов, получил приглашение академика Бехтерева в возглавляемый тем Институт изучения мозга и психической деятельности, расположенный в Петрограде. Видимо, юношеские увлечения Барченко пришлись вполне здесь ко двору, поскольку всего год спустя он отправляется согласно выписанного лично Бехтеревым мандата, на Кольский полуостров — как было указано в командировочном удостоверении «для поиска древних знаний»…»
