сейчас сильно, очень сильно хотелось, даже не есть. Хотелось жрать. Мне кажется, начался активный процесс восстановления организма. Видимо, сознание, наконец, конкретно устроилось на новом месте, в новом теле, и теперь это тело требовало от меня определённых вещей. Я реально начал сильнее испытывать физические потребности разного толка. В первую очередь — голод, жажду. Все время хотелось пить и чего-нибудь съесть.
Во-вторых, утром встало не только солнце. Учитывая, что в моей нормальной жизни, женщины рядом были всегда, то увидев, как совершенно беспардонно вздыбились трусы, я даже слегка огорчился. Не самому факту. Он — нормальное явление. Тут наоборот нужно радоваться, что Максим Сергеевич резв и бодр. А тому, что деть всю эту радость некуда.
Невольно задумался об интимной стороне новой жизни. Просто к воздержанию не приучен. Совсем. Однако, учитывая, какой отвратительный вкус был у Максима Сергеевича на женщин, лучше потерплю. Сейчас надо раскидаться с тем дерьмом, которое на меня свалилось, а потом уже и личной жизнью можно заняться.
Кстати, "свалилось" — очень верное определение. Слово "дерьмо" — тоже подходит исключительно.
Совсем недавно я был рад, что очнулся именно в теле Максима Сергеевича. Нормальная должность. Непыльная работа. Прокатился по заводам, посмотрел, все ли хорошо. Вернулся в Москву. Ну, там что-то подсуетился. Все. При этом — почет, уважение и минимум геморроя. А в итоге? Вылез долбаный Комитет. Потому что уж кем-кем, а чекистом я быть никогда не хотел, даже в детстве. Я вообще не мечтал о героических профессиях. Летчики, водолазы, пожарные — никогда данные образы не казались мне привлекательными.
Ментовка, в которую устроился на заре своей трудовой деятельности — это изначально блажь души. Да и причины там были точно не в героизме. Хотя, в справедливость верил. Пока сам не встрял. Адвокатура… ну, тут вообще особая песня. Прикалывал не процесс защиты. Прикалывало то, что я мог позаботиться о благополучном исходе дела до того, как это дело куда-то двинется.
Но не суть. В любом случае, даже в своей обычной жизни, с предубеждением относился к федералам. Вот не нравились они мне и все тут. Тем более, вообще не хотел оказаться на их месте. Это в современном времени. Где федералы контролируют очень много сфер и при желании неплохо себя чувствуют. А здесь, в Союзе начала 70-х — тем более нет никакого желания работать в Комитете Государственной Безопасности. Это же, блин, постоянный, бесконечный напряг. Я от напрягов отвык. Очень сильно отвык. Все мои напряги в последние годы жизни — успеть решить вопрос, договорится, дать денег, кому надо, до того, как ситуацию сложно будет исправить.
Я уверен на сто процентов, что чекистом быть не готов. Поэтому, требовался план. Хороший, добротный план. Как бы соскочить со службы. И тут тоже проблема. Время. Опять все упирается в чертовы 70-е. КГБ это не просто случайная организация, где легко можно прийти и сообщить, что ты решил уволиться. Тем более, так понимаю, Максим Сергеевич не просто какой-то обычный сотрудник, который занимается всякой мелочью. Учитывая его историю, связанную с семейством Ершовых, мне вряд ли дадут "добро" на преждевременную пенсию. Короче, хрень полная выходит. Но единственное я знал наверняка, не хочу оставаться чекистом. Надо искать выход из этой ситуации. И вот что-то на интуитивном уровне мне подсказывало, моим выходом может стать как раз Александра Сергеевна Комарова. Пока, правда, не знаю, как именно, но обязательно что-нибудь придумаю. Надо будет, сдам, продам, солью ее с потрохами. Собственноручно препровожу в казематы Лубянки. Если, благодаря этому, получу свободу от столь чудесной службы на благо государства. Подло? Вот уж нет. Она мне — никто. Я ей ничем не обязан, ничего не должен. Да и вообще, положа руку на сердце, хрен его знает, так ли безопасны Александра Сергеевна и информация в ее голове для нашей Родины. В любом случае, об этом Комаровой, конечно, знать не нужно. Она должна начать мне доверять.
Кстати, про Лубянку… Это ещё хорошо, что на дворе не какие-то, например, 1953 или 1937. Вот там бы я вообще прозрел.
С такими не очень радостными мыслями появился на заводе. Калинин уже сидел возле кабинета, в ожидание меня. Возле своего же кабинета. Однако, учитывая, что теперь кабинет используется мной, входить без разрешения бедолага не рискнул.
— Доброе утро. — Владимир Александрович вскочил на ноги, едва только заметил меня в конце коридора.
— Доброе? — Я с сомнением посмотрел на Калинина. Прикалывается, что ли? — Вот уж не думаю. Сейчас будем отчитываться.
— Кому? — Калинин, похоже, как и я, не проснулся или не выспался. Ну, или просто реально туповат. Так как вопрос задал наиглупейший.
— Не кому, а куда. Наверх будем отчитываться. — Я толкнул дверь и вошел в кабинет. Калинин резво рванул следом. — Нужно сообщить, что у нас — мертвый Маслов. И чертежи. Кстати…Вы проверили? Все на месте? Вам же этот…Василий Андреевич их вернул?
— Да. Все. Вчера вечером, когда Вы уже ушли, занимался этим вопросом. И знаете, что странно, Максим Сергеевич…
— Ну-ка. Удивите меня. — Я уселся за стол, Калинин, привычно, взял стул и устроился напротив.
— Не могу понять, зачем их Лев Иванович брал.
— Вот неверно Вы мыслите, товарищ Калинин. Вопрос главный не в этом. Зачем их вынес Маслов, вполне очевидно. Здесь, на заводе, имеется предатель. Даже, скорее всего, в самой группе. Лев Иванович унёс бумаги, чтоб они не попали в плохие руки. Потому что доподлинно знал, эти плохие руки собираются, я так думаю, сделать копию. Вряд ли посягнули бы на оригинал. Слишком палевно. Ну… то есть, слишком наглядно это было бы. Меня, например, интересует, почему чертежи остались рядом с трупом…
— Как почему? — Калинин стал выглядеть гораздо грустнее, чем пять минут назад.
Мысль о том, что предатель все-таки имеется, расстроила Владимира Александровича сильно. Он реально поверил, будто Маслов внезапно чокнулся? Решил прогуляться с секретными сведениями под мышкой просто так? Кто вообще Калинина поставил в руководители? Мне прям очень интересно. У него в башке –либо одна прямая извилина, либо Владимир Александрович охренеть как круто строит передо мной дурака.
— Так, убийство же было…Оно было случайным. Ссора, ругань, потом этот нож. — Калинин с надеждой заглянул мне в глаза.
— Слушайте, ну, не уничтожайте в моем сердце надежду, что начальником отдела Вы стали заслуженно. Какая, к чертовой матери, ссора? С кем? Нет, ссора, может, и имела место
