исполненный примитивно халтурщиками на подработке с грохотом барабана, металлическим лязганьем тарелки-литавры, а потому так гнетуще.
Процессия с гробом вышли со двора на проезжую улицу, и двинулась по дороге. Черников осмелился спросить старушку: кого хоронят? Та поведала, что скоропостижно умер Петр Семенчук ее сосед. На работе случился инфаркт. В пятницу утром. Пришел на работу и у станка…
Черников смог проникнуть в квартиру Семенчука только поздно ночью или рано утром, иначе в четыре часа. Он открыл дверь ключом. В квартире никого не было, но оставались следы поминок: два сдвинутых стола покрытых скатертью, стулья из другой комнаты, вымытая посуда на столе, и еще с краю лежали фотоальбом, и еще какие-то личные вещи Семенчука. Почти новенький портфель, какие-то документы и даже профсоюзный билет, и водительские права, выданные еще в 49.
Черников включил телевизор и пролез в него. А кто и когда его выключит? И кто будет жить в этой квартире? Еще важнее кому достанется телевизор?
Перед тем как перелезть в Кишинев он взял блок с липкими листочками, написал на заметке «7 июля 1976, 4.25» и наклеил памятку на крышу приемника.
В Кишиневе был полдень. Черников потрогал «Панасоник». «Интересно сколько времени его не выключали — столько, сколько он отсутствовал здесь? А сколько он отсутствовал здесь. Трое суток? А точно ли это? Ведь он вернулся в Кишинев в тот самый момент, в который его и покинул». Голова шла кругом. Но телевизор исправно работал и не нагрелся.
Черников конечно думал о Семенчуке. Он вышел на балкон.
Он понимал и чувствовал, что для него Кишинев эпохи миллениума отошёл на второй план. Но он совершенно не хотел с ним расставаться и, например, уйти в эмиграцию в 76 год. Нет для него даже скромное знание будущего оставалось такой ценностью, ради которой и нужно было жить.
Глава 10
Телевизор включили на «той стороне» только через десять «кишиневских» дней. Это значит Черников каждый день (а бывало и два раза на день) заглядывал сюда, ожидая, когда включиться телеящик умершего Семенчука.
Он включился все равно неожиданно, заголосил советскими новостям. Телевизор находился на прежнем месте в квартире Семенчука. Только в комнате было прибрано: диван поменяли, стены были с другими обоями и занавески были такие сиреневые.
Здесь поселилась дочка Семенчука.
Даша училась в педагогическом институте. Девушке было лет 19 — невзрачная, тихая, скромная. Судя по разговорам, отец ей был безразличен (не видела его с раннего детства) и не хотела просить у него никакой прописки (но настояла мать). К Даше на выходные приезжала родня из района, постоянно обсуждали, что делать с квартирой. «Нельзя оставлять все Дашке, быстро найдется хахаль, пока подрастут остальные дети (уже не дети Семенчука), но с другой стороны хорошо, что здесь она оказалась в городе, когда этот умер…».
С появлением дочки Семенчука произошла кардинальная смена возможности проникнуть туда незаметно. Девушка не засыпала спьяну с включенным телевизором. Черников был в отчаянье. Он не мог переступить через экран. Он только высовывался, проверяя саму возможность вторжения, когда девушка при включенном телевизоре уходила на кухню или в туалет. Ну да туалет или ванна — вот возможность для Черникова совершить телепортацию. Он долго ждал, когда подвернется случай.
Включенный телевизор мешал прислушиваться — что делает в ванной девушка. Черников, просунув руку через экран, дотянулся до регулятора громкости и убавил звук, и теперь услышал, как из крана хлещет вода, и Даша, судя по каким-то плесканиям, находится в самой ванне. Черников, придерживая ботинки и курточку, на носочках прокрался в прихожую, и потом еще тщательнее, беззвучно открыл дверь и закрыл ее за собой, и еще в носках стоял на коврике и тоже опасался, что на площадке появятся соседи и быстренько обулся, не завязывая шнурков, и завязал их, уже выскочив на простор двора, и там же застегнулся, и прежде вытащил спортивную шапочку из кармана.
Он полностью успокоился за углом дома, хотя и не знал куда идти, и где будет ночевать.
Он зашел в дежурный магазин, работавший до одиннадцати, и снова шел по отделам (молочный, колбасный, кондитерский), вспоминая тогдашний торговый порядок: сначала заказывали продукты, потом шли в кассу, под стрекот кассового аппарата платили, получали чек и потом снова шли к прилавку и забирали товар.
Он вышел из магазина с кульком самых дорогих шоколадных конфет и не хотел их собственно есть, а взял этот кондитерский раритет ради непонятного интереса. И снова запах, шершавость бумажного оберточного рыхлого, и этот сумрачный вечер с одиночеством площадей, перекрестков и освещенными окнами пятиэтажек и реальными не микшированными звуками долгой пустынной улицы.
Из телефонной будке, уже на вокзальной площади, он позвонил Ирине Вайц:
— Извините за поздний звонок. Так получилось. Уезжал, вернулся, хозяева попросили освободить квартиру. Негде ночевать. С гостиницей не поможете?
— Ступайте в гостиницу «Металлург», вам найдут номер. Я сейчас туда позвоню от директора.
— Мне бы вообще снять квартиру.
— Завтра встретимся, поговорим.
На «ресепшене» женщина лет сорока приняла у него документы без слов, как только он упомянул Петра Иннокентьевича, и Черников окунулся в липкий туман уже забытого советского блата.
Номер был на шестом этаже. Он поднимался в лифте и рассматривал себя в зеркало. Пожилой мужчина в джинсах, в куртке защитного цвета, похожий на старого битника, несколько взлохмаченные седые волосы, но взгляд уже какой-то другой — не черниковский — не растерянный и не рассеянный.
Назавтра случилась встреча с директором. Состоялся деловой разговор. Он порывался узнать возможности Черникова, предложил ему условно работу снабженца, на что получил отказ. Ира сидела рядом.
Быстро решен был вопрос и с жильем. Сначала Черникову предложили общагу, потом Ира, увидев реакцию Николая Степановича, сказала, что квартиру найдет (во дворе знакомая собирается уезжать на долго). После двух его рулонов джинсовой ткани они уже не знали, что думать о нем. Подпольный цеховик в бегах?
В гостинице Черников не хотел останавливаться главным образом из-за телевизора. Ему нужно было отдельное жилье — куда он и переправит телевизор покойного Семенчука. Как это сделать — план уже был.
Рано утром на следующий день, когда Даша ушла в институт, он проник к ней в квартиру с помощью старого ключа. Он снял заднюю крышку телевизора и с волнением (а что если на самом деле сломаю ящик — как вернусь?) нарушил в одном месте контакт — соскреб до основания пайку. Он выбрался наружу и до шестнадцати часов (к тому времени домой возвращалась Даша) гулял по городу.
Даше он
