до конца дня.
В любом случае, политику Храма Белых Облаков Бяо не принимал категорически. Но… Но ведь это был духовный дом самого Цю Чанчуня! Не мог Бяо не испытывать трепета перед этим местом. И наверняка время от времени хаживал во внешний город, дабы припасть…
«Еда» — вернул себя пленник к насущному. Быстро натянул на продрогшие ноги тапочки и двинулся в пекарню. В такую рань дать ему еду могли только там. Лепешки — бесценный ресурс! Дешево, сытно и хранятся долго.
Улочка, несмотря на ранее время, уже была полна народу — люди спешили к Запретному городу, чтобы у государевых людей, которые только откроют глаза поутру, уже было всё: питье и еда, одежда и тепло, а также верные слуги и помощники, которые являются кровеносной системой этого огромного организма. Пленник осторожно шел то в общем потоке, то против утреннего течения, пока, наконец, не достиг цели утреннего похода…
Да и застыл столбом.
В голове тревожно зашумело, горло резко пересохло, а руки стали мелко-мелко дрожать. Многочисленные китайцы неловко тыкались в застрявшего посреди дорожки варвара, но у того не было сил шагнуть в сторону. Потрясенный лоча смотрел на такую знакомую стенку пекарни… С тем же детским оскорбительным рисунком и ругательством… Под которым появилась новая надпись, которой не было еще вчера…
«Чорнарека».
Грубо, угольком и в одно слово. Значки издалека даже можно принять за какое-нибудь небрежное червячковое письмо… но это точно кириллица! И ею явно написано прочно забытое, но такое родное: Черная Река. Боевой клич Темноводья!
Ялишанда вдруг испуганно попятился, вжался в противоположную стенку и быстро-быстро засеменил вдоль нее назад. Назад! В привычную скорлупу! Но на полпути замер. Постоял пару минут и еще быстрее пошел обратно. Почти побежал.
Надпись никуда не делась.
Дурной пристально всмотрелся в обе стороны, вихрь надежды плескался в его глазах! А потом снова огляделся — уже со страхом. С чего это ты взял, дружочек, что буковки написали друзья, а не враги? Глаза метались от одного лица к другому, но пленник не заметил ни первых, ни вторых. Только бесконечная череда безликих китайцев, спешивших на службу великой империи. Совершенно опустошенный Ялишанда поплелся к себе домой.
До полудня он дважды снова ходил к стенке с пугающе-манящим «заклинанием», однако ничего не менялось. Ни в лучшую, ни в худшую сторону. Потом пришел сосед. У Хун Бяо кроме нескольких баклаг с исключительной водой была длинная связка сладкого лука.
— Новый год пришел, — весело пояснил щуплый китаец. — Надо есть лук каждый день, пока не проклюнутся первые ростки риса.
Тут только Ялишанда понял, что до сих пор ничего не ел. И жадно сточил целую головку лука. Весь остаток дня его тянуло к пекарне, но панический ужас выдать тайну надзирателю (каким бы тот ни был другом) сковал его по рукам и ногам. Пленник нарочито сидел во дворе и грелся на солнышке.
— Сегодня к проституткам пойду, — спокойно протянул Хун Бяо, как будто говорил о цирюльне или бане. — Может, все-таки со мной?
Как всякий уважающий себя даос, он принципиально отрицал брак и семью. Все 18 аргументов, доказывающих, что супружество губит тело и портит душу, китаец знал назубок. Однако, и полное отрицание половой жизни Бяо считал глупостью и буддистским вредным поветрием.
«Им бы только от всего отказаться, — привычно закатывал глаза маленький даос. — Усмирители плоти!.. Посадите рис в пустыне и попробуйте дождаться от него зерна».
Бяо считал секс важной физиологической потребностью для работы внутренней алхимии. Но только физиологической. Как испражнение. Ни там, ни тут долго терпеть нельзя. Поэтому периодически он шел к проституткам и…
Дурнова, когда тот уже почти полностью оклемался, китаец тоже звал с собой. Тот даже один раз согласился — но это было так… не сказать, чтобы отвратительно. Но пробудилось столько болезненных воспоминаний! Которые не отпускали его даже во время порева. Ялишанда почувствовал себя скотом, разболелась голова. Он понял, что хочет не кончить, а просто опять всё забыть…
Так что ходить к чистеньким китайским шлюхам перестал. Ну, а что: возраст приближался к сорока, можно и перетерпеть зов плоти.
— Не пойду, — ответил лоча, и, как только Бяо двинулся в квартал увеселений, стремглав побежал к пекарне.
Солнце уже садилось, но было довольно светло. Надпись загородили с десяток нищебродов, которые рассчитывали заполучить нераспроданный хлеб по дешевке или вообще бесплатно. Чуть в сторонке сидел крестьянин в широкополой шляпе и торговал связками сушеных овощей. Таких в Императорском городе стража обычно гоняет, но вот в подобных тесных кварталах селянам удавалось расторговаться.
Дурной с заледеневшими пальцами рук двинулся к этому крестьянину. Шляпа скрывала лицо незнакомца, и пленник изо всех сил запрещал себе надеяться. Но не мог не делать этого.
— Почем?.. — севшим голосом спросил он, указывая на овощи.
— Поздорову, атаман.
Господи Исусе!.. Два перста поневоле потянулись ко лбу, но рука застыла. Край крестьянской соломенной шляпы мучительно медленно стал подниматься вверх, обнажая черты, одновременно знакомые и чужие.
Да? Нет?
Ни в чем нельзя быть уверенным… Ни в чем, кроме глаз.
— Постарели мы с тобой, Сашика? — то ли спросил, то ли сделал вывод улыбающийся Аратан.
Господи, Аратан! Тот самый… Да, давно переставший быть юношей, с полуседой щетиной — но Аратан! И главное — живой!
— Ты? Здесь? Как?
— Отойдем в сторонку?
Маленький тигр встал и, увлеченно размахивая снизками овощей, повел старого товарища в подворотню. Там, скинув на спину шляпу, он вдруг обхватил Дурнова и крепко обнял. Тот замер. А потом распахнул руки и обхватил Аратана — почти такого же маленького, как и 13 лет назад.
— Я уже думал, не получится, — сказал даур, оторвавшись от объятий. — Второй месяц в Пекине — никак тебя не найти. И надо же — надписи сработали!
— Подожди! — сердце пленника всё еще бестолково долбилось перепуганным голубем о грудную клетку. — Но как⁈ Как ты нашел меня? Почему здесь? Почему сейчас?
— Мы не знали, Сашика, — не отводя глаз, ответил Аратан. — Прости, но слишком многие видели, как тебя убили в том бою. Все думали, что ты мертв. Что всё пропало… Много лет прошло. А потом Фейхун на ярмарке кому-то рассказал, что по Пекину гуляют сплетни, будто при императоре держат пленного лоча с севера. Купец сам случайно узнал — годы спустя. Пока до нас
