Баба Люба. Вернуть СССР - А. Фонд

Я продолжила рыться в вещах двойника и буквально через минут десять обнаружила в верхнем ящике тумбочки неотправленное письмо. Очевидно, та Любаша начала писать, но не закончила — или времени не было, или любит потихоньку писать. Это не важно. Зато для меня большая удача хоть немного понять, что здесь происходит.

Писала Любаша своей подруге, которая проживала в Иркутской области.

И бинго! В письме она с горечью описывала, что её супруг, Скороход Пётр Иванович, который работает вахтовым методом на буровой где-то под Нефтеюганском, мало того, что завёл там вторую семью и прижил двоих детей, так ещё, когда их мамашка чухнула в Америку, привёз этих детей к себе домой и поставил Любашу перед фактом. Мол, они будут теперь жить у нас. Любаша была сердобольной барышней, не в детдом же их отдавать при живых-то родителях, поэтому стерпела. А может, любила своего супруга, раз простила. Скороход детей-то подкинул, а сам укатил обратно на Севера, деньгу зашибать. Но тут оказалось, что детишки, настроенные то ли мамашкой, то ли отцом, начали войну с Любой. Измывались над ней буквально во всём: бойкотировали, ничего не помогали, но самое дурацкое в этой ситуации было то, что деньги на содержание детей Скороход присылал исправно, почтовыми переводами. Но присылал он их на имя Анжелики, которая всё и забирала. А кормить их и всё остальное Любаше предстояло за собственный счет.

Дальше шла обычная бабская трепотня, Любаша перечисляла свои болячки, что устает, что тоскливо ей и в таком вот духе ещё страницу почти.

Дочитав до места, где излияния обрываются, я вздохнула. Что ж ты за человек такой, Любовь Васильевна Скороход? Терпила или мать Тереза? Как же можно так со своей жизнью поступать. И где ты теперь? Может, не выдержала всего этого и ушла?

Но как бы там ни было, теперь уже мне предстояло здесь жить и решать проблемы, которых накопилось ой как много.

Не успела я додумать мысль, как услышала на кухне звон посуды — хитрая девица воспользовалась тем, что я в комнате и решила пообедать. Вряд ли она мусор пошла выносить.

Я пошла на кухню, где действительно сидела Анжелика и с аппетитом уплетала борщ и оладушки.

— А кто тебе разрешил мою еду жрать? — уперла руки в бедра я.

Анжелика не удостоила меня ответом и продолжила есть, при этом ещё и демонстративно зачавкала.

— У тебя хватает наглости не вынести мусор и сидеть жрать мою еду? — повторила я.

Анжелика, глядя мне в глаза с усмешкой, откусила оладушку.

Этим она меня выбесила окончательно.

— Значит так, хамка, — тихо сказала я, — жрешь, ладно, дожирай. Но знай, это твой последний обед в этом доме. Я сейчас же иду в отдел опеки и попечительства и напишу заявление на отказ от тебя и твоего братца. Где он, кстати, до сих пор шляется?

Анжелика проигнорировала, но ложка в её руке ощутимо дрогнула.

— И я с огромной радостью добьюсь того, чтобы тебя отправили не просто в детдом, а в детдом для дефективных правонарушителей. Соседка подтвердит, что ты по ночам по злачным местам шляешься.

— Ты не сделаешь этого! — выкрикнула Анжелика, а так как она как раз запихнула ложку борща в рот, то ошметки еды разлетелись по свежеотмытой кухне.

— Не сделаю? — едко рассмеялась я, — с чего это? От большой любви к тебе? Назови мне хоть одну причину, почему я не сделаю этого?

— Тебя отец уроет!

— И где твой отец? — раздвинула губы в ухмылке я, — на северах? А ты не думала, что он там ещё тайно с десяток детей настрогал и ему там не до тебя? Тем более он откупился от тебя почтовыми переводами…

— Он вернется и убьет тебя! — набычилась Анжелика.

— Может, и убьет, — не стала спорить я, — но вернется он когда? Месяца через три? Через полгода? Как раз за это время ты ощутишь всю прелесть проживания в детдоме. Так что начинай собирать сумки. Анжелика. И приятного тебе аппетита.

С этими словами я развернулась и вышла с кухни.

За спиной послышались сдавленные всхлипывания.