кому из лжебогов была принесена жертва. Еще, наверное, консультации попросит. Значит, придется терпеть голод и ждать. В груди совсем запекло, словно туда залетели осенние паучки и принялись вить там свои паутины, царапая лапками горло, и Светлана раскашлялась.
Громов, направлявшийся к Карлу Модестовичу, резко сменил направление и, достав из внутреннего кармана сюртука серебряную фляжку, протянул её Светлане:
— Не побрезгуйте. Себе от кашля беру. — Александр Еремеевич даже крышечку у фляжки открутил.
— Что там? — поинтересовалась Светлана.
— Сбитень, правда, холодный уже.
Она благодарно приняла фляжку — мед сейчас, на основе которого варился сбитень, самое то. Если сбитень еще и готовился по старым рецептами, только на травах, а не на новомодных заграничных специях, цены ему не будет.
Светлана сделала первый глоток и прищурилась от удовольствия. Приятная горечь зверобоя, свежесть мяты, пряная нотка ромашки, жар от имбиря, сладость меда. Солнечный лучик прорвался через листву деревьев, заставляя улыбаться. Иногда такой малости хватает, чтобы изменить настроение.
— Спасибо! — Светлана вернула фляжку Александру Еремеевичу. Он жестом остановил её:
— Не за что. Оставьте себе. Я хочу откопать алтарный камень. Как вы, выдержите?
— Со мной все в порядке, Александр Еремеевич. Я подожду.
Он принялся расстегивать сюртук, чтобы снять его — Светлана его не поняла: она не мерзла. Громов постелил свой сюртук на ближайший упавший ствол осины:
— Присаживайтесь. В ногах правды нет.
Светлана его даже поблагодарить не успела — Карл Модестович отвлекся от трупа и позвал Громова к себе. До неё долетали отдельные фразы: что-то о трупном окоченении, холодной ночи и подробностях после вскрытия. Громов присел на корточки возле тела и вместе с Петровым принялся его осматривать. Расстегнув воротничок на убитой, Громов как-то сипло вдохнул и выдал уже привычное:
— Холера!
Петров отозвался чуть менее прилично — Карл Модестович даже поперхнулся воздухом, но промолчал, дожидаясь конца осмотра. Громов вертел тело убитой основательно. Осмотрел и руки, и спину, и долго рассматривал обувь девушки — тонкие домашние туфли. Причем при этом он снова обернулся на Светлану, точнее на её туфли. Она демонстративно отвернулась, наслаждаясь отдыхом и теплом, даже плащ скинула, оставаясь только в мундире.
Парк был странный. Тихо пела одинокая птица, и все. Ни шороха в кустах, ни звука. Ни кошек любопытных, ни собак, ни белок — этих даже в городских скверах было полным-полно. Звери словно затаились, и Светлану мучил вопрос: чего так испугался Тоби, что его пришлось нести отсюда на руках?
Осмотр тела закончился. Громов выпрямился и отошел прочь, изучая уже следы вокруг. С разрешения пристава Карл Модестович подозвал санитаров, которые, подхватив тело убитой, донесли его до носилок и пошли прочь. Медицинский эксперт попрощался со всеми и тоже ушел.
От ворот примчался довольный собой Синица, таща три лопаты, городового и кулек с вкусно пахнущими пирожками в руках городового. Кулек по молчаливой команде Громова молоденький городовой тут же вручил Светлане и помчался обратно к воротам. В последний момент его окликнул Громов:
— Степка!
Городовой обернулся:
— Да, вашбродие?
— Забор осмотрели?
— Так точно! В дальнем конце кто-то снес прям три секции. Следов нету.
Громов поморщился:
— Следов нету… Ладно, потом сами посмотрим. Иди, свободен. — Он, засучив рукава белоснежной сорочки почти по локти и сняв галстук — его он сунул в карман брюк, — взял одну лопату у Синицы, вторую протянув Петрову. Оказывается, Громов не прочь был копать и сам, для себя выбрав алтарный камень.
Синица замер у северной метки, потянув носом и громко сообщив Светлане:
— Пирожки с требухой, вязигой и капустой!
— Копай, Демьян! — строго сказал Громов. — Позже поешь.
— А говорят, как полопаешь, так и потопаешь. В смысле, — начиная копать, пояснил Синица: — как поешь, так и поработаешь.
— На голодный желудок копать лучше, а то заворот кишок заработаешь, Синица. — Громов копал споро, мышцы под тонкой, мало что скрывающей сорочкой так и ходили ходуном.
Синица вспомнил свое крестьянское детство и принялся быстро копать, не отставая от начальства:
— Вы только, Светлана Лексевна…
— Алексеевна! — поправил его Громов, не прекращая копать.
— … А я как сказал? — возмутился Синица, тут же шипя от удивления: — твою же… Э…
Он склонился к земле, поднимая ржавый, грязный серп.
— Мара! — Светлана встала со своего места и пошла к Синице. — Славянская богиня смерти. Серп — её символ.
Громов выпрямился, временно втыкая лопату в землю:
— Холера… Мара, значит.
Светлана принялась пояснять:
— Это никак не связано с «Катькиной истерикой», Александр Еремеевич. Говорят, цесаревича и великую княжну на Обводном канале приносили другим идолам. Идолам плодородия и…
Громов привычно нахмурился:
— Мара не только смерть. Она и возрождение по весне. Она и вода, то есть плодородие в том числе. Что-то тут в Суходольске творится неладное, даже если забыть о десятилетии после жертвоприношения цесаревича.
— Как скажете. — Она протянула кулек с пирожками Громову: — угощайтесь. Дальше копать нет смысла. Кромешники прибудут и сами все сделают, а то не поверят в вашу мизогинию, если вы алтарь откопаете.
Синица потянулся было за пирожком: «Обожаю с капусткой!», — но замер под тяжелым взглядом пристава.
— Мы все же продолжим, Светлана Алексеевна, — сказал Громов, снова принимаясь копать. — А вы пока отдохните.
Светлана обвела взглядом лес:
— Я могу осмотреться? Пройдусь тут недалеко…
— Только смотрите внимательно под ноги, Светлана Алексеевна, — разрешил пристав, а Петров тихо добавил:
— Чтоб не затоптать следы, как Синица.
— А че Синица-то⁈ — вскинулся парень. — Я туточки ничего не затоптал еще.
— Ключевое слово тут — «еще»! — хмыкнул Петров, присаживаясь на корточки и руками осторожно отбрасывая в сторону землю, освобождая старый, пожелтевший, щерящийся выбитыми зубами человеческий череп: — опачки. Что там еще в символах у Мары?
— Ворон или лебедь, — подсказала Светлана. — Так я пройдусь?
— Конечно, Светлана Алексеевна, — кивнул Громов, вытирая со лба капельки пота. — Зовите, если что-то найдете.
Оставив кулек с пирожками на стволе дерева, рядом с сюртуком Громова, чтобы не запачкать его масляными пятнами, и прихватив с собой пирог с требухой — огромный, в две женских ладони, пышный, пропахший маслом, на котором его жарили, — Светлана медленно пошла прочь, намереваясь сделать парочку кругов вокруг капища.
За спиной раздался громкий шепот Синицы — он явно не думал, что
