– Вот, государь, трудимся без роздыха! – устало докладывал Фёдор Апраксин – архангельский корабельных дел мастер, два года назад опрометчиво согласившийся переехать на воронежские верфи. – День и ночь идёт работа! Третьего дня полностью закончили отделку «Крепости». Добрый получился корабль: устойчивый на крутой волне, ходкий, оснащён сорока пушками. Сейчас готовим его в путь дальний…
Трёхмачтовый «Крепость» величественно покачивался посредине глубокого речного омута, крепко привязанный к многочисленным деревянным длинным сваям, вбитым в илистое дно. К чёрному, свеже просмолённому борту корабля постоянно, сменяя друг друга, подплывали многочисленные струги и каторги.
– Уже на дно трюмов разместили мешки с песком и камнями – для балласта при сильной морской качке. Теперь порохом грузим, ядрами, гранатами картечными, ружейными патронами, – пояснял Апраксин. – Как закончим с припасами огненными, сразу перейдём к продовольствию, большим бочкам с водой и вином. Потом уже загрузим грузы Посольства Великого: сундуки со златом и серебром, украшениями разными, самоцветами уральскими необработанными, мехами ценными…
– Кто капитаном назначен на «Крепости»? – спросил царь.
– Португалец Памбург. Дельный моряк, знающий. Правда, злой, как сам чёрт, чуть что не так – драться начинает…
– То и ничего! – понимающе ухмыльнулся Пётр. – Я тоже на руку горяч да скор! Да и мужики наши русские не могут работать дельно – без зуботычины хорошей… А кто поведёт всю эскадру? Вице-адмирал Крейс?
– Так точно! Настоящий адмирал, важный такой, на всех смотрит сверху вниз, всё пыхтит презрительно, плюётся во все стороны – что тот верблюд астраханский…
Над Воронежем (и над городом, и над рекой) без умолка стучали плотницкие топоры и специальные деревянные кувалдочки, с помощью которых судовые мастера конопатили дощатые борта лодок и кораблей. Повсюду густо дымили большие котлы с кипящей смолой, весело звенели кузнечные молоты и молотки, тягуче и тонко визжали ручные пилы, с помощью которых плотники «разбирали» толстенные брёвна на ровные доски.
– Ещё надо месяц ждать, чтобы достроили все суда! – густо дымя своей курительной трубкой, важно сообщил вице-адмирал Крейс.
– Отплываем послезавтра на рассвете! Теми кораблями и лодками, кои готовы! – кратко скомандовал Пётр, резко развернулся и, под удивлённым взглядом голландца, нервно зашагал вдоль пологой речной косы. Царевич Алексей, радостно подпрыгивая и кружась, бросился догонять отца…
Вечером, отправив Алексея кататься на новенькой парусной бригантине в сопровождении его тёзки-Бровкина и португальца Памбурга, Пётр велел Егору:
– Давай, Алексашка, созови всех дельных людей – через час, в избу адмирала Апраксина. Посовещаемся, послушаем дьяка Возницына (настоящего!), он только что вернулся из Карловиц на Дунае, с очередных переговоров о мире. Выпьем, заодно, по-человечески, поболтаем о мирском…
Для начала успешного разговора они слегка перекусили – пищей обычной, корабельной: серый ржаной хлеб, солонина, щедро нашпигованная чесноком, холодная жареная поросятина, копчёные говяжьи языки, квашеная капуста и редька, ранние яблоки. Да и напитки были простыми, но крепкими: зубровка, анисовка, ром ямайский. Окошки в адмиральской (Начальника Адмиралтейства) избе были маленькие, наполовину даже слюдяные, поэтому сидели при свечах. Было достаточно жарко, вследствие чего все приглашённые сняли свои сюртуки, развесили на вбитых в бревенчатые стенки гвоздях шляпы и парики.
Пётр, предварительно махнув правой рукой, мол: «Сидите уж!», неторопливо поднялся со скамьи:
– Ну, други мои, теперь немного послушаем нашего дипломата славного, занимающегося делами турецкими, Прокофия Возницына, всем вам известного!
Царь снова уселся на своё место, многие, знающие, под какой личиной Пётр Алексеевич путешествовал по Европе, слегка хмыкнули, но тихонько так, чтобы не навлечь на себя неудовольствия царского.
Дьяк Возницын, поправив на носу свои очки, оснащённые большими круглыми стёклами, встал так, чтобы быть видимым всем присутствующим, принялся бойко и доходчиво излагать:
– Переговорил я тайно в Карловицах с турецкими послами: рейс-эфенди Рами и тайным советником Маврокордато – о возможностях замирения временного. Нашли понимание, на день сегодняшний у нас с Османской Империей – временное перемирие. А вот с соглашением о мире прочном, на несколько лет – вышла закавыка… Дипломатия восточная – она особая. Требует переговоров долгих, пышности разнообразной…
– Нет у нас времени на переговоры долгие и пышность всякую! – перебил царь. – Ты, дьяк, предлагай, как нам быстро сладить то дело мирное! Хотя бы лет на пять, а ещё лучше – на семь…
– Удивить надо османов! – уверенно заявил Возницын. – Если их сильно поразить, то они на всё готовы! Восток – дело тонкое… А мир с Россией очень сейчас важен для Турции. Они даже и с поляками мириться готовы. Больно сильно их потрепал маршал Венский, принц Евгений Савойский: земель отнял много, городов и деревень. И в венгерских краях, и в семиградских, и в морейских… Османская Империя сейчас мыслит только об одном: вернуть назад те потери срамные. Но всё равно – надо проявить напор и настойчивость… И ещё одно. Надо, чтобы при этих решительных переговорах с османами рядом не было бы других дипломатов: цесарских, польских, французских, английских… Тогда всё и сладится…
– Понятно, Прокофий! – милостиво кивнул дьяку Пётр, после чего хитро посмотрел на Егора и спросил – с лёгкой ехидцей: – А что думает по вопросу турецкому наш второй Великий Посол?
Егор вставать со скамьи не стал (генерал-майор всё же!), лихо махнул очередную чарку зубровки и спросил у Возницына:
– Если мы солидной эскадрой нагрянем прямо в Константинополь: с салютом пушечным, флагами развевающимися, музыкой, прочим шумом великим? Будет то для османов удивительным и поразительным?
Дьяк, сам удивлённый таким неожиданным вариантом, радостно закивал головой:
– Это было бы действенно! Турки до сих пор не верят, что на реке, удалённой от моря на тысячи вёрст можно построить настоящий и крепкий флот, способный смело и успешно бороздить моря…
– Вот мой ответ, государь! – обратился Егор к Петру. – Незамедлительно плыть эскадрой солидной к Константинополю турецкому! А для переговоров у меня припасена ещё одна шутка знатная. Понравится она туркам, всенепременно…
Часа через два после восхода солнца «Крепость», шедший первым, войдя в Дон, произвёл залп (холостой, конечно же) всеми восемнадцатью пушками правого борта, приветствуя великую русскую реку и одновременно подавая знак остальным судам эскадры неукоснительно следовать за собой.
