Ознакомительная версия.
— Сабли язычников, Освальд, могут оказаться полезными. К тому же со мной идут не только татары, но и русичи из новгородской дружины.
— Что язычники, что пособники византийской ереси — для доброго католика все едино!
Однако, судя по тону, рыцарь говорил сейчас не то, что думал. Или не совсем то. Освальд был заинтригован.
— И те, и другие бились против тевтонов, выступивших на стороне Генриха Силезского. А орденских братьев, помнится мне, ты жалуешь еще меньше, чем иноверцев. Литвин Збыслав и прус дядька Адам тоже ведь язычники…
— Не тебе судить, Вацлав, кого я жалую, а кого нет.
— Судить не мне, да… Но твоего герба на Добром поле под стягами Генриха Силезского я почему-то не видел. Тевтонские кресты заметил, куявский штандарт — тоже, а твою башню — нет.
— Я никогда не стану сражаться бок о бок с куявцами — вассалами мазовецкого князя и тем более с рыцарями Конрада Тюрингского. И те, и другие повинны в смерти моего отца. Это раз. Генрих Силезский и остальные польские князья-прихвостни ордена давно приговорили меня и моих людей к смерти. Это два. Но…
— Но?
— Богопротивные язычники Измайлова племени пришли на польские земли.
Былого пафоса Бурцев, однако, не слышал. Последняя фраза сказана больше для порядка. В эпоху феодализма ненависть мелкопоместных панов к конкретным разорителям родового гнезда все-таки сильнее ненависти к абстрактным внешним врагам не сформировавшегося еще толком государства. На этом можно сыграть.
— Полноте! — теперь усмехнулся Бурцев. Стараясь, впрочем, чтобы усмешка не показалась Освальду слишком обидной. — Первыми сюда пришли орденские братья. Крестоносцы хитростями и посулами завладевают польскими замками, изгоняя хозяев. И уходить, в отличие от татар, не собираются. Татарам же Польша не нужна. Да будет тебе известно, они пришли сюда лишь за головой Конрада Тюрингского.
Добжинец молчал, недоверчиво покручивая усы.
— Каковы твои планы, благородный Освальд? — прервал затянувшуюся паузу Бурцев. — Пропустишь ли ты нас с миром по этой дороге?
Рыцарь дернул ус. На лице Освальда вновь появилась ускользнувшая было ухмылка.
— Странное дело, Вацлав. Старая приграничная дорога в стороне от княжеских трактов вдруг начала пользоваться популярностью. Сначала по ней приплелся вымотанный долгой скачкой отряд тевтонов. Орденские братья разбили тут неподалеку свой лагерь. А мы… мы разбили их.
Добжинец хохотнул, довольный каламбуром, — тоже, блин, поручик Ржевский! — и продолжил:
— Мы уж собрались уходить, а тут дозорщик прискакал. Говорит, со стороны Одры едет большой татарский отряд. Ну как упустить такую удачу! В одну западню шел второй зверь. Хотел я вас просто перестрелять, как куропаток, да тебя увидел. Решил побеседовать сначала. Ты только того — скажи дружку своему, пусть стрелу с тетивы уберет. И остальным оружие лучше попрятать. Вас всех еще с того поворота мои лучники выцеливают. А у них приказ: стрелять по моему сигналу или после первой выпущенной твоими людьми стрелы.
Бурцев обернулся. Опытные бойцы его отряда давно смекнули, в чем дело. Новгородцы и ханские нукеры подались с обнаженными клинками на обочину — ближе к лесу, а под их прикрытием — в центре — уже тянули стрелы из колчанов лучники Бурангула.
Удачное построение. Только в сложившейся ситуации проку от него мало. Русско-монгольская конница в густых зарослях, через которые с таким трудом демонстративно пробивался Освальд, сделать все равно ничего не сможет. А татарские лучники, сколь бы искусными они не были, бессильны против засевшего в засаде врага. Зато когда дядька Адам и его ватага начнут обстреливать с деревьев сгрудившееся внизу воинство, спастись можно будет только бегством.
Впрочем, не о бегстве и не о спасении думал сейчас Бурцев. Куда больше его занимал рассказ добжиньца. Если Освальдовы партизаны в самом деле перебили тевтонов, то какова же тогда участь Аделаиды? И почему добжиньский рыцарь до сих пор не обмолвился о малопольской княжне? Вызнать это нужно во что бы то ни стало.
— Клинки в ножны! — приказал Бурцев. — Убрать стрелы!
Недовольный ропот… Но ослушаться никто не посмел. В конце концов, вновь обнажить оружие — секундное дело!
— Позволено ли мне будет узнать, какую добычу захватил пан Освальд у крестоносцев? — дипломатично поинтересовался Бурцев.
Рыцарь прищурился. Усы добжиньца шевельнулись.
— А ты неглуп, Вацлав. Добыча и впрямь была. Хорошая добыча.
У Бурцева екнуло сердце. Он едва не сорвался, едва не рявкнул в лицо этому самодовольному шляхтичу: «Что ты сделал с Аделаидой, ублюдок?» Но — сдержался. Истерические крики пользы княжне не принесут, а отдать приказ «К бою!» он всегда успеет. Сжав кулаки, Бурцев ждал. И дождался.
— Грамотки нам достались, — после недолгой паузы объявил Освальд. В словах рыцаря прозвучала гордость. — Самим Конрадом Тюрингским писанные. Ведь не абы кого, гонцов тевтонских мы тут порешили — целое посольство. И у каждого свое послание было. Почитай, и ко всем европейским монархам, и к Папе Римскому, и к Христовым орденам. Посланцы намеревались единым отрядом выбраться из Польши в германские земли, потом разделиться и продолжить путь порознь — всяк в свою сторону.
— А как же…
Как же Конрад?! Аделаида как же?!
Вопросы, уже готовые сорваться с языка, Бурцев с трудом запихнул обратно. Не стоит откровенничать с Освальдом под прицелом его невидимых стрелков. Невероятно, но, кажется, добжинец ничего не знает ни о княжне, ни о тевтонском магистре.
К счастью, рыцарь не заметил смятения, охватившего собеседника, и Бурцев поспешил переформулировать недозаданный вопрос:
— А что же в грамотах-то написано?
— Любопытные вещи, Вацлав, крайне любопытные. Пишет Конрад о нашествии нечестивых безбожников. Рассказывает, что разорили язычники всю Малую Польшу с Силезией, а потом смяли под Легницей войско Генриха Благочестивого, и только доблесть крестоносцев германского ордена Святой Марии остановила дальнейшее продвижение богопротивного Измаилового племени.
— Вообще-то крестоносцы покинули поле сражения первыми, — заметил Бурцев.
— Не сомневаюсь, — усмехнулся Освальд. — Магистр также пишет о своих потерях: одиннадцать братьев и полубратьев ордена и пять сотен прочих рыцарей и кнехтов.
— Опять ложь! — нахмурился Бурцев. — На Добром поле полегла большая часть орденских братьев. Моя дружина стояла на пути тевтонской «свиньи», и я имею представление о реальных потерях Конрада.
— Может быть, так оно и есть, — пожал плечами Освальд. — Но ведь и Конрад не глупец. Зачем ему сообщать всему христианскому миру, насколько ослабел орден после поражения в Силезии?
Ознакомительная версия.
