— Он — идиот! Они сожрали подачку, но пройдет максимум неделя — и все начнется сызнова!
— Точно так! — поддержал примипила Феррата Деменций Зима. — Кто-нибудь задумается, какой куш может отломиться алеманнам, скажет приятелю, тот — следующему… Недели не пройдет — и эта премия покажется им ничтожной.
Собравшиеся одобрительно закивали. Все они знали: в бездействующей армии слухи распространяются мгновенно и так же мгновенно обрастают фантастическими подробностями.
— Если армия собрана, она должна воевать! — изрек Феррат. — Чем он думает, этот мамочкин недоносок? И чем думает сама мамаша? Мои люди и так на пределе. Еще чуть-чуть — и они порвут обоих в куски. Вместе с сирийцами!
— Ну это вряд ли, — заметил рассудительный Маний Митрил. — Если твои взбунтуются, азиаты им накидают. Шестой железный и шестнадцатый Флавиев — отличные легионы. Сплошь ветераны Парфянской войны…
— А я не уверен, — сказал Аптус. — Если Первый Фракийский поднимется, мои тоже встанут. И не факт, что сирийцы будут драться. Как ты верно заметил, Маний, они — ветераны парфянской войны, в которой наш маменькин сынок полностью опозорился! «Великий персидский» ублюдок! — Гонорий сплюнул на земляной пол.
— Бунта допустить нельзя! — твердо произнес Маний Митрил. — Если начнется бунт, мы потеряем вожжи и вместо своих легионов получим неуправляемую толпу, с которой даже Максимин не совладает. И что тогда?
— Кстати! — вспомнил Зима. — А что наш Фракиец?
— Бесится, — ответил Феррат. — Заходил к нему сегодня — он меня чуть не пришиб. Что-то будет…
— Я вам скажу, что будет! — внезапно произнес Черепанов, который до этого не проронил ни слова. — Император у нас пацифист, но голова у него в норме.
Трое префектов и один примипил развернулись к нему с нескрываемым интересом.
— К чему ты клонишь, Череп? — спросил Плавт.
— Все к тому же. Вы недооцениваете противника.
— Алеманны… — начал было Феррат, но Геннадий прервал его:
— При чем тут алеманны! Я говорю о Мамее и ее сыне. В первую очередь о Мамее, которой хватило хитрости вывести своего сынка в Августы. Будем называть вещи своими именами: наши настоящие враги не варвары, а эти двое. Не варвары угрожают Империи, а такие вот трусоватые политики на троне. Вы все родились римскими гражданами, и вам кажется, что все в Империи — ваше, а все, что снаружи, — чужое. Но чужое есть не только снаружи, оно — и внутри. Это черви, которые подтачивают дерево. Я уже видел однажды, как падает такое дерево. Как рассыпается на куски государство, подточенное изнутри ничтожными правителями. Слабый император сейчас страшнее для Рима, чем персы, алеманны и все варвары вместе взятые. Слабый император думает не о том, как победить врагов империи. Он думает о том, как удержать власть. И его враг — не алеманны. От алеманнов он откупится. Его враг — наш Фракиец!
— Что ты говоришь, Череп! — воскликнул Аптус. — Максимин никогда не пойдет…
— Зато Мамея пойдет! — перебил друга Черепанов. — И ее сын! Я вам скажу, что будет. Александр не распускает армию, потому что рассчитывает припугнуть алеманнов и уменьшить сумму откупных. Еще я думаю, что он постарается натравить алеманнов на франков, но не думаю, что это у него получится. Но одно я могу предсказать точно, братья мои, — Черепанов поднял руку в традиционном митраистском жесте клятвы: — Фракийцу больше нами не командовать. Его уберут от границы. Направят куда-нибудь под Капую обучать новобранцев.
— Ты что-то знаешь? — спросил Маний Митрил.
— Да. В сенате уже обсуждается кандидатура его преемника.
— Откуда сведения? — быстро спросил Аптус.
— От наместника Туллия…
— А-а-а… — презрительно протянул Гонорий.
— …И консуляра Антонина Антония Гордиана. Я очень надеюсь, братья, что мои слова останутся внутри стен этой палатки. И их не услышит никто, кроме вас. Никто! — подчеркнул он.
— Ну ясное дело, — проворчал Феррат. — Максимин тебе голову оторвет за то, что якшаешься с сенатской сволочью.
— Как знать, — заметил Маний. — Геннадий ведь не ради карьеры с сенаторами общается. И не зря он своим внешным покровителем двуликого Януса избрал. Кстати, лев, коли уж речь о Янусе зашла… люди видеть должны, что ты ему служишь. И иным богам тоже. Когда ты последний раз в храм заходил? Когда жертву приносил хоть Марсу, хоть Юпитеру?
— Делать мне больше нечего, как по храмам ходить, — буркнул Черепанов. — На нас с Деменцием целый легион висит…
— Деменций-то в храмы ходит, а ты нет, — строго произнес Скорпион. — Люди уж на тебя коситься начинают… Так недолго и догадаться, кому ты истинно служишь…
«Да мне и Митра ваш — по барабану», — подумал Геннадий, а вслух сказал:
— Давай о богах сейчас не будем, Маний. Давай о деле. Думаешь, Фракиец мои контакты с сенаторами не одобрит?
— Да кто его знает, — проворчал Скорпион. — Фракиец — не дурак. Знает, что ты ему верен. Но нынче подозрителен стал….
— Станешь подозрителен, когда тебя сместить хотят! — вступился за Максимина Аптус. — Скажи, Череп, а в преемники его кто метит, не знаешь?
— Мне говорили: самый вероятный — консуляр Магн.
Плавт издал такой звук, будто выпустил газы. Лица остальных вытянулись.
— Тогда нам конец, — выразил общее мнение Митрил.
— Что будем делать? — спросил Деменций Зима.
Пятеро военачальников переглянулись.
— Сдается мне, мы думаем об одном и том же, — предположил Маний Митрил по прозвищу Скорпион.
Четверо остальных кивнули, подтверждая.
— У нас есть братья среди сирийцев? — спросил Черепанов.
— Наверняка, — уверенно ответил перс Маний Митрил, стоявший в митраистской иерархии ступенью выше остальных, львов.
— Может быть…
— Нет, — отрезал Митрил. — Это наше дело.
— Ты хочешь сделать это лично? — спросил Аптус. Митрил покачал головой.
— Мы слишком известны, — сказал он. — Нужны исполнители.
— Я никому не стану поручать такое, — сразу отказался Феррат. — Все, кому я доверяю, присягали Августу. Лишить их покровительства богов… такое надо делать самим. Или мы рискуем кончить, как кончил Макрин[77]. Я согласен с Железным, — сказал Деменций Зима.
— Я бы взялся, — произнес Аптус. — Но у меня нет никого, кому я мог бы поручить такое. Разве вот Черепу…
Это была шутка, но Геннадий кивнул.
— Я возьмусь, — сказал он.
— Ты сам?! — воскликнули в один голос Зима и Плавт.
