— Больше шансов, что он с нами справится, — мрачно заметил Губанов. — У нас большая часть солдат — вчерашние рекруты, пороху не нюхавшие толком. Против нас же встанут опытные и закалённые в боях с американскими кочевыми племенами кавалеристы, славящиеся своей жестокостью. Про гвардию и Шестидесятый полк говорить, думаю, не стоит. Боюсь, такого боевого крещенья полк может и не выдержать.
— Должен выдержать, майор, — коротко рубанул полковник Браун, — должен. Для этого я и собрал вас здесь, господа офицеры. Жозеф Бонапарт, как говорят, неплохой король, но полководческих талантов у него нет, а вот гонору хватает. Он считает, что если младший брат его — один из величайших полководцев Европы, то он уж, как старший, должен быть лучше него. К советам своих генералов и даже бонапартовых маршалов прислушиваться он не хочет совершенно, про нашего командира я и вовсе молчу. Ходят слухи, что Жозеф Бонапарт называет генерал-лейтенанта горным медведем. Так что, у нас, господа, всей надежды только на стойкость и отвагу наших солдат. Не важно, чьих, русских, французских, испанских. Фронт битвы растянут до невозможности, резерва практически нет. Центр займут испанцы графа Ги и генерала Друэ, графа д'Эрлона. Левый фланг будет держать армия дивизионного генерала Газана. Нам же, как я уже сказал, выпал правый фланг.
— Отчего же французы отдали нам более почётное положение в битве? — удивился капитан Острожанин.
— Жозеф Бонапарт посчитал, — ответил наш полковник, — что у нас более свежие силы и потому мы сможем более эффективно противостоять врагу.
— Не так и глупо звучит, — заметил подполковник Версензе. — Быть может, вы не правы относительно полководческих талантов Бонапарта-старшего.
— От этого решения мало что зависит, — вздохнул полковник. — На левом фланге у британцев — бостонцы и гвардия, а на правом — драгуны генерала Понсонби.
— Куда ни кинь… — вздохнул Версензе. — Тяжело нам завтра придётся. А что наша кавалерия?
— За нами будет стоять, — ответил полковник. — Как ею распорядятся генералы, не знаю. Но на неё надежды возложены большие. Мы в коннице изрядно превосходим британцев, те сильны только лёгкой американской, и только.
— Если сумеют с толком распорядится, — заметил майор Губанов, — будем надеяться на это, иного нам не остаётся. Стоять насмерть — и ждать удара кавалерии.
— Верно, майор, — закрыл совещание Браун, поднимаясь на ноги. — Господа офицеры, возвращайтесь в ваши подразделения и доведите всё, что узнали здесь до своих солдат и нижних чинов. Все свободны.
(из воспоминаний Артура Уэлсли первого герцога Веллингтона)
Сражение при Бургосе было первым моим столкновением с Русской армией. До того я успешно сражался против разных варваров в Индии, за что получил обидное прозванье Сипайский генерал, но эти русские, это что-то особенное. Я знал о ставшей легендарной стойкости русских и поставил против них колониальные войска, не желая подставлять под русские пули и штыки полноценные британские части.
Общеизвестно, я не высокого мнения о красномундирниках, которые все, как один висельники и whoresons, однако бостонцы к тому ещё и такие же дикари, как индейцы, против которых они обыкновенно сражаются. Именно потому, не смотря на всю полезность их лёгкой кавалерии в Полуостровной войне, я решил бросить её на русские штыки, поддержав, 1-й дивизией генерал-майора Говарда. И, как бы то ни было, своей ошибкой это не считаю.
— Ефимов, принимай командование, — сказал я поручику, уводившему своих людей на противоположный фланг нашей роты. — Штуцера вы получили и опробовали. Результатами тренировочных стрельб я, конечно, не совсем доволен, но, видно, лучшего в такие сроки не добиться. Значит, стреляйте чаще, как только враг подойдёт на дистанцию, постоянно тревожьте его, чтобы голову поднять боялись лишний раз.
— Есть, — ответил тот, коротко козырнув мне, и повёл своих стрелков на левый край.
Я же, понаблюдав за темЈ как Кмит и Роговцев строят солдат, дождался пока гренадеры мои встанут, как должно тремя шеренгами, вышел вперёд и обратился к ним.
— Солдаты, — сказал я, — среди вас ещё остались два или три человека, что служили в те времена, когда гренадеры носили шапки-митры. И, не смотря на то, что форма с тех пор сменилась, до сего дня носите их в своих ранцах. Ничего скверного в том нет, быть может, иные командиры и ругают своих солдат за то, что они носят знаки прежней формы, но я не их таких. Но скажите мне, старые гренадеры, что было вычеканено на их налобниках? Скажите об этом всем нам, тем, кто не видел их?
— Вашбродь, дозвольте? — спросил седоусый гренадер, кажется, едва не самый пожилой солдат во всём батальоне.
— Вперёд, — кивнул я.
Гренадер снял с плеч ранец и, порывшись в нём, вынул гренадерку. Выйдя из строя, он поднял высокую шапку с блестящим налобником — значит, ухаживал за ней ежедневно — продемонстрировал всем знаки, вычеканенные на нём.
— Ключ и штык, перекрещенные под малым двуглавым орлом, — громко и с гордостью заявил он.
— А теперь, объясни, что сие значит, — приказал я.
— Есть, вашбродь, — рявкнул гренадер. — Наши штыки есть ключ к победе.
— Благодарю, — сказал я, — вернись в строй. — И когда солдат встал к товарищам, продолжил: — Пусть и сменили форму всем, но девизов никто не отменял. Нам сегодня надо стоять насмерть — и не иначе. Мы, гренадеры, станем ключом к сегодняшней победе, а если будем причиной поражения, солдаты, Господом Богом при всех клянусь, я застрелю всякого, кто останется в живых, а после пущу себе пулю в лоб. Не могу я пережить, чтобы первое своё сражение, в котором командую я своим подразделением в полевом сражении, оказалось поражением. Вы поняли меня, солдаты мои?
— Так точно! — грянули солдатские голоса.
— Все, у кого остались митры, — скомандовал я перед тем, как встать на своё место в строю, — сменить на них кивера.
— Есть, — ответили мне три хриплых голоса.
— Кивера оставьте здесь, — сказал я, — заберёте после битвы.
Теперь начиналась самая неприятная часть нашей службы. По крайней мере, для меня. Стоять и ждать врага, пока тот изъявит желание показаться и атаковать. Самому в атаку ходить как-то не приходилось ещё. На сей раз ожидание не продлилось особенно долго. Не успело ещё солнце подняться над горизонтом и обрушить свои уже почти по-летнему жаркие лучи на пыльную землю, а уже застучали копыта. Вскоре появились всадники. Бостонцы носили странные мундиры, несколько похожие на те, что были на серых немцах. Короткие двубортные сюртуки с пелеринами и шляпы с эмблемами. Я видел подобные в трофеях у капитана Жильбера. На налобнике её красовались перекрещенные сабли. Вооружены бостонцы, как и всякие лёгкие кавалеристы, ружьями и саблями. И, похоже, стрелять в нас они не собирались, потому что правая рука у каждого лежала на эфесе.
