Яся кинула на меня быстрый взгляд, а Тома чуть помялась, но с гордостью в голосе ответила:
— Секретарь нашего райкома. Третий.
Я присвистнул ещё раз:
— Идеология?
— Он — хороший, — горячо заступилась Тома, — пятнадцать лет на Кировском в цеху проработал. Руки — золотые! Он до сих, когда там аврал, иногда выходит в ночную со своей бригадой!
Я кивнул. Интересно, но не однозначно. Мне лучше затеряться на заднем плане.
У «Волги», присев на передок, курил крепкий русоволосый мужик чуть за сорок, с жёстким, но располагающим к доверию слегка курносым лицом.
— Дядя Вадим, — Тома, пританцовывая, горделиво тряхнула букетом.
— О… — он поднялся, поворачиваясь нам на встречу, щелчком откинул на обочину почти докуренную сигарету, и протянул руку. Пожатие было ожидаемо крепким.
— Андрей, — кивнул я, представляясь.
— Это ты знатно выступил, — указал он подбородком на букет и, опускаясь за руль, уточнил, — родители так много получают?
Ну, да, закономерно. Мажор в джинсах клеется к племяннице. Сейчас мне будут прилюдно подрезать крылья.
Я пропустил девушек на заднее сидение, сел третьим и максимально нейтрально отрапортовал:
— Отец — подполковник, мама — библиотекарь. Родни в торговле и сфере обслуживания нет.
Он завел мотор, и, вырулив на дорогу, уточнил с иронией:
— Ага, значит, машину у булочной по утрам разгружаешь? Вагоны на овощебазе для тебя пока тяжеловаты.
— Дядя! — Тома накрыла мою ладонь и чуть подалась вперёд.
Я обрадовано переплёл наши пальцы и улыбнулся:
— Можно и головой работать.
— Да? — продолжил он ехидничать, — научишь?
Достал. Я так тоже могу.
— Да вы уже учёный, — я наклонился чуть вперёд и мягко провёл свободной ладонью по спинке переднего сидения «Волги». — Учёного учить — только портить.
Он хмыкнул и, на удивление, промолчал.
— Суждены нам благие порывы… — извиняясь за это бодание, негромко пробормотал я Томе, откинувшись назад. — Да! Подарок-то я и забыл! С днём рождения! — достал из сумки здоровенный набор голландских фломастеров. Дядя попытался углядеть подарок в зеркальце, но я, зловредно улыбнувшись, опустил его пониже.
Глаза у Томы блаженно замерцали, и я понял, что будь мы одни… Но мы были, к сожалению, не одни, и всё ограничилось благодарным поглаживанием по предплечью, а потом девушки восторженно защебетали, сравнивая цвета.
Машина, сбавив скорость, свернула на кое-как присыпанный гравием проулок, потряслась метров сто на ямках, миновала колодец и заехала в распахнутые ворота. Мы вышли, я огляделся: довольно большой участок, вокруг низенький хлипкий забор, по периметру ещё голые кусты малины и смородины, ближе к даче — довольно большой огород. Сам дом невелик, одноэтажный, деревянный, давно не крашенный, под высокой двускатной крышей с кирпичной трубой, небольшие низкие окна в мелкую расстекловку… Ничего необычного.
С вернады, пристально меня разглядывая, спускается стройная красивая женщина. Я с восхищением посмотрел на неё, на Тому, обратно на женщину и испытал острое сожаление об отсутствии ещё одного букета. Остановил взгляд на Томе, безнадёжно махнул рукой и протянул:
— А, согласен…
Тома густо залилась краской и спряталась за букет. Её мама, а это однозначно была она, слишком велико сходство, звонко засмеялась:
— Томик, а ты не говорила, что он — мелкий подхалим.
— Ну уж мелкий, — деланно обиделся я, — к осени вытянусь.
— Раз согласен, — усмехнулась мама, — приезжай через две недели картошку сажать.
— Да запросто, — согласился я не задумываясь, — сейчас вот только проверю ещё, как в этом доме кормят.
Сзади гулко захохотал дядя Вадим.
Конечно, никакой вазы под стебли такого размера не нашлось, поэтому, чуть обрезав, розы разместили в оцинкованом ведре, в котором обычно держат колодезную воду, и поставили на невысокую этажерку. Яркое облако начавших распускаться бутонов парило, притягивая взгляды, чуть в стороне от стола.
Праздновали всей большой семьей, аж в четыре поколения, дружно. Со стороны было всего трое. Яся, которая, как оказалось, сидела рядом с Томой на горшках ещё в яслях и участвовала во всех её днях рождениях за последние десять лет, и два новичка — я и, как недовольно называла её бабушка, «Валька з Шепiтовки», которую зачем-то приволок с собой дядя Вадим. По обрывкам услышанных разговоров, а эта тему, недовольно шипя, негромко обсуждали по углам, он уже пару лет шефствует над этой комсомольской активисткой и сейчас как раз удачно пропихнул её в обком комсомола.
Услышав «Шепетовка», я вздрогнул и некоторое время исподтишка изучал эту Вальку, за что даже заработал предупредительный тычок локтем в бок от Томы. Нет, ничего от сверхестественной сущности в этой обкомовской работнице не наблюдается. Акула обыкновенная. Я бы, на месте Вадима, был крайне осторожен — не задумываясь пережуёт, кости выплюнет и поплывёт дальше. Но этот тёртый жизнью мужик, похоже, испытывал на её счёт какие-то иллюзии, которые она умело поддерживала. Нет, она не ластилась, не кидала своими коровьими глазами томные взгляды и вообще не использовала эти обычные женские штучки. Вместо этого она время от времени смотрела на него снизу вверх взглядом преданного бультерьера, привычно проверяющего, нет ли у хозяина нужды кого-нибудь исполнить. Томин отец, добродушный, чуть рыхловатый, начинающий лысеть доцент института железнодорожного транспорта непроизвольно ёжился всякий раз, когда она, заливисто хохоча или что-то живо рассказывая, вскользь проводила по нему холодным взглядом политического терминатора.
Тому усадили посередине стола. Справа от неё было зарезервировано место под Ясю, которое она молча, под многозначительное переглядывание родителей, уступила мне.
— Спасибо, — шепнул я ей благодарно.
Эх, как бы в декабре в моё отсутствие и для неё букет получше организовать? Заказать в сентябре Ашоту на дату с доставкой на квартиру? Сделал себе пометку в памяти, не забыть бы…
Отец разлил по кругу первую бутылку полусладкого «Советского шампанского», вскрыл вторую и заколебался, глядя на нас.
— Ну, налей им один раз, — разрешила чутко следящая за процессом мама, и девчонки торопливо придвинули бокалы.
— Доча, — поднял первый тост отец, — ты стала такая большая… Вон, мальчик уже рядом сидит. А помнишь…
Мальчик натянул pokerface и мысленно поморщился, в очередной раз дивясь столь частой у родителей нечуткости. Меньше всего их дочка, только начавшая чувствовать себя девушкой, хотела бы сейчас вспоминать, как она пачкала пелёнки.
