За время, прошедшее после перехода кораблей из Архангельска и прибытия их в столицу Дании, Ринат не проронил ни одной шутки, не хохмил и ни разу не сделал язвительного замечания кому-либо. Больше молчал, подолгу уходя в собственные мысли. Прежнего Саляева будто бы не было больше, казалось, его подменили. Но никто его не спрашивал о столь разительной перемене, остальные ангарцы также были подавлены случившимся. Дело в том, что из четырёх купеческих судов, снявшихся с якоря в столице Беломорья, в гавань датской столицы прибыло лишь три. Да и то третий пришёл лишь спустя двое суток после того, как разгрузились первые. 'Хуртиг' так и не появился в водах датских проливов. Вместе с ним пропали семь десятков стрелков и офицеров, в том числе и капитан Василий Новиков. Снова и снова, закрывая глаза, Ринат вспоминал тот проклятый день. Тогда командир батальона 'Дания', укутанный в шинель, как обычно находился на палубе. Выйдя подышать свежим воздухом после обеда, он обратил внимание на озабоченно посматривающих на небо матросов и на волнение моря, да на крепнувший ветер. Уже тогда датчане забегали по палубе, быстро и ловко исполняя команды боцмана. Лающим голосом он умело направлял каждого матроса к делу. Он же, заметив ангарца, подослал к нему матроса, дабы тот проводил Рината к его каюте. Однако майор направился к своим людям, размещённым в трюме, справедливо полагая, что ему следует быть сейчас с ними. Стрелки уже почувствовали большую, чем обычно качку и, волнуясь, переговаривались между собой. Начальник отряда попытался тут же их успокоить, говоря о том, что матросы на корабле опытные и ничего страшного не произойдёт. И сразу же память выдала родной 'Оленегорский горняк'. На этом БДК польского производства качало дай боже, но ни у кого из команды и в мыслях не было того, что он может уйти на дно. Тут же корабли были весьма ненадёжны и Саляева в тот миг начала холодком свербить неприятная мысль:
'А что, если?' – причём отогнать её не удавалось.
Вечером на море властвовал жесточайший осенний шторм. Корабли, словно игрушечные, мотало в бушующей чёрной воде, поднимая на гребне волны и резко кидая вниз. Обшивка корабля стонала и скрипела на разные лады. Люди сидели в трюме в полной темноте – горевшие фонари были сразу же потушены во избежание пожара. Снаружи неистовствовал дикий рёв моря и оглушительный свист ветра. Вечер превратился в ночь – море объяла темнота. Мир, казалось, сошёл с ума, и всё в нём перемешалось. Часто разрывающие черноту небосклона сполохи молний на миг являли грандиозную картину разгула стихии. Хорошо, что ангарцы не видели оного! Туземные стрелки уже были на грани нервного срыва – темнота и духота закрытого помещения, резкий запах рвотных масс и сильнейшее волнение могли сломать кого угодно. Русичи пока держались – многие громко молились, сохраняя стойкость духа. А вот тунгусов и бурят, не привыкших к морским переходам, яростный ор природы сводил с ума. Несколько человек из них уже валялись без чувств, многие были близки к этому.
'Господи Боже! Спаси нас, грешных! Прости за то, что не обращался к тебе до этого дня, за то, что поминал Имя Твоё всуе! Если выживу, обещаю, стану в церковь ходить!' – эти слова Ринат, родившийся в семье кряшенов, прежде никогда не говорил, а сейчас они шли из самого сердца, невольно.
Потом наступила полная тишина и спокойствие. Проснулся Ринат оттого, что у него сильно болел бок. Оказалось, что он лежал на мешках с одеждой, а левый бок его упёрся в угол ящика с патронами для винтовок. Словно пьяный, он неловко поднялся и, хватаясь за всё подряд, наощупь побрёл к лестнице, ведущей на палубу. Яркий свет ослепил его, майор тут же прикрыл глаза и всё же вышел на палубу, привалившись у дверцы к груде какого-то хлама. Он с жадностью втягивал прохладный воздух. Лёгкие освобождались от прелости трюмного духана. Вскоре в дверном проёме появились и другие ангарцы. Два сержанта шумно задышали рядом, щурясь и потирая лица ладонями. Ринат обернулся:
– Илья, Влад! Поднимайте людей наверх, живо!
Оба парня тут же скрылись, спеша выполнить приказ. А датчане тем временем начинали приводить свой сильно потрёпанный корабль в порядок. Многое было поломано, вырвано или утащено за борт. Шесть тяжеленных пушек, стоявших на верхней палубе, как и не бывало, а борт кое-где был проломан. Саляев, наконец, поднялся на ноги и увидел к чему он только что прислонялся – в этом углу палубы были свалены в кучу несколько погибших моряков – их размозжённые, придавленные тела готовили к погребению в море.
– Товарищ майор! – Владислав, сержант-артиллерист топтался за спиной Рината. – Там это, стрелки-то наши… преставились.
– Что?! – воскликнул начальник.
– Придавило кого, а кто и головой приложился, да сердечком слаб оказался… Пять душ… – вздохнул Влад.
Но гораздо большим потрясением для Саляева стало то, что море вокруг было чисто и ни единого паруса он больше не наблюдал рядом с их кораблём. И только под вечер удалось встретиться с 'Вепрем', остальные пропали.
Датское королевство, центральная Ютландия, крепость Колдинг. Март 1645.
Высадка на восточном побережье полуострова прошла удачно – шведы не появлялись на берегу близ гавани, чего опасались датские флотские офицеры. Ангарцы, погрузив в порту пушки, вооружение и боеприпасы на присланные из города подводы, маршем направились в казармы Колдинга, где соединились с полуторатысячным отрядом полковника Эрика Баденхаупта. Его небольшое войско защищало этот городок, один из немногих, что не был занят войсками шведского фельдмаршала Леннарта Торстенсона, расположившегося в Ютландии и ожидавшего кораблей, чтобы вторгнуться на датские острова. Королевским указом Баденхаупт был назначен начальником отряда, к которому присоединились наёмники из дальней и неизвестной ему прежде державы, но в тоже время он не должен был препятствовать инициативам майора Рината. Эрик был несколько обескуражен появлением татарских воинов из сибирских земель. Причём земель, расположенных далее на восток от владений русского царя. Полковник не очень хорошо понимал истинного расположения сибирских владений Руси, да и не старался забивать себе голову этим знанием, ограничившись коротким уточнением от толмача-московита. Кроме того, Баденхаупт был поражён этими солдатами – всё, начиная от единообразной одежды и снаряжения, чёткости и слаженности выполнения ими команд своих офицеров, сохранения порядка на марше до не присущего азиатам осмысленного выражения лица, было делом для них столь привычным, что полковник невольно залюбовался наёмниками. Вот только Эрика удручала непонятная ситуация, сложившаяся с появлением этих людей. Четыре сотни солдат – невеликая цифра для серьёзных дел, а для защиты городка можно было прислать и обычных добрых датских солдат, а не наёмников, кои ни по-датски, ни по-немецки не разумеют, да ещё и пикинёров не имеют.
– Нужно выделять для них две капитании* пик, – недовольно бормотал полковник. – Но у меня и свои мушкетёры есть, которых нужно прикрывать.
– Господин полковник, – заявил начальник наёмников, услышав перевод слов датчанина от своего толмача-купца, – мои мушкетёры не нуждаются в пикинёрах!
Дождавшись перевода этой фразы, он продолжил:
– Наши мушкеты имеют надеваемое на ствол специальное жало. А нужны мне на первое время семь десятков ваших солдат, а лучше полторы сотни.
– Зачем? – машинально буркнул дан, приподняв бровь.
– Вы же изволили прочитать указ из королевской канцелярии, господин полковник? – сказал Ринат, сохраняя уважительный тон и растягивая губы в улыбке. – Бумаги опередили нас. Его королевское величество Кристиан, приказал мне обучить ваших солдат стрельбе из наших мушкетов и лишь после этого идти на шведов, берегом Восточного моря*.
– Да-да! – поспешил согласиться Баденхаупт. – Конечно же, я читал доставленные мне бумаги. Я сегодня же пришлю в ваше расположение полторы сотни моих мушкетёров.
В голове Эрика, наконец, сложилась нужная картина – эти наёмники, по всей видимости, как-то связаны с той историей, что муссировалась в Копенгагене некоторое время назад. Говорят, Кристиан отдал остров Эзель некоему далёкому князю за то, что тот будет помогать ему в войне со шведами. Тогда полковник лишь посмеялся над этой невнятной историей, будучи уверенным, что монарх желает каким-то образом уберечь остров от врага. А теперь Баденхаупт не знал, что и думать…
Уже через несколько часов к казармам ангарцев начали подходить небольшие отряды датских солдат под начальством офицеров. В итоге к вечеру у Саляева в обучении было на два десятка больше воинов, чем обещал Баденхаупт. К каждому из них, включая и офицеров, которым о приказе короля напоминать было не нужно, прикрепили по одному ангарцу. За несколько дней этих мушкетёров следовало обучить залповой стрельбе из винтовок. Ринат действовал по плану Смирнова, в котором была расписана стрельба шеренгами. А глубину их построения начальнику батальона следовало определять на местности самому. Саляев полагал, что со стрельбой проблем не будет. Грамотный мушкетёр, он и в Дании грамотный, посему научить его заряжать ангарку, снаряжать патроны или лить пули, это дело нескольких суток.
