– Проклятие, Ахвизра, ты всегда появляешься как призрак! – по-готски проворчал Черепанов, отрываясь от документов.
Гревтунг довольно ухмыльнулся.
– Ты слишком много читаешь, рикс, – тоже по-готски произнес он. – Скоро станешь слепым, неуклюжим и толстым, как наш либрарий.
– Не дождетесь! – буркнул Геннадий. – Что случилось?
– Магн пришел.
– Один?
– Почти. Не считая полусотни преторианцев.
«М-м-да… картина Репина „приплыли“», – подумал Черепанов.
– Ладно, зови. И позаботься, чтобы…
– Я понял, рикс. – Ахвизра стремительно развернулся и покинул комнату.
Черепанов отодвинул в сторону таблички. С этой проклятой бесконечной канцелярией и впрямь скоро ослепнешь. Может, как Аптус, скинуть всю эту бюрократию на Квестора и либрариев?
Геннадий оглядел просторную комнату, остановил взгляд на весьма фривольной фреске, на которой старина Юпитер в образе быка оплодотворял девушку Европу… м-да… сенатор Магн решил сработать на опережение. Лично… ну-ну… или он что-то пронюхал? Очень может быть. Наверняка у него тоже есть осведомители в Черепановском легионе. И эти осведомители донесли, что легионеры одиннадцатого в эту ночь спать не собираются. А сирийцы… хрен знает, на чью сторону станут сирийцы, если начнется заварушка, а вот на чьей стороне будут ветераны одиннадцатого Клавдиева – совершенно очевидно. Даже в отсутствие префекта легиона, потому что за старшего оставлен Деменций Зима, старый проверенный кореш фракийца.
Консуляр и сенатор Гай Пактумей Магн выглядел типичным римским патрицием. Щекастый, кудряво-лысоватый, нос крючком, брюхо – арбузом. Форма легата сидела на нем как седло на свинье. Вошел он не один, а в сопровождении двух преторианских трибунов, тоже патрицианских кровей, но намного моложе и молодцеватее.
– Привет тебе, префект Геннадий!
– Привет и тебе, дом Гай. Говори, что у тебя за дело, мне недосуг. – Черепанов кивнул на стопку табличек.
Это была грубость, намеренная грубость, но Магн ее проигнорировал. Подтянул кресло, уселся напротив Черепанова.
– Приличного вина здесь наверняка не сыщешь, – сказал он.
– Наверняка, – подтвердил Черепанов.
– Ничего, я принес с собой. Квинт, распорядись!
Один из трибунов приоткрыл дверь, что-то сказал.
В комнату вошел слуга, поставил на стол два серебряных кратера, сковырнул печать с амфоры, наполнил емкости.
Прежде чем слуга затворил за собой дверь, Черепанов успел заметить, что в соседнем помещении, зале для посетителей, полно преторианцев.
Сенатор пригубил, затем выплеснул немного – богам. Черепанов пачкать пол не стал. Магн удивился, но ничего не сказал. Должно быть, наслышан уже о не вполне уважительном отношении командира Одиннадцатого легиона к богам.
– Давно хотел познакомиться с тобой поближе, префект, – сказал Магн. – В Риме уже год говорят о тебе.
– Возможно. – Черепанов пожал плечами, глотнул вина. – Испанское?
– Да. Сорокалетней выдержки. Из виноградников, которые вот уже триста лет принадлежат нашей семье.
– Виноградники в Испании – это неплохо, – сказал Черепанов. – Так что говорят обо мне в Риме?
– Разное. Но те, кому я доверяю, утверждают, что с тобой можно договориться.
– И о чем мы будем говорить, сенатор? О завтрашней переправе?
– Могу я говорить прямо? – спросил проконсул.
– Разумеется, – ответил Геннадий. – Здесь только твои люди. Или ты им не доверяешь?
– Есть тайны, которые лучше не доверять никому, – сказал Магн. – Разве что очень близким родственникам или особо преданным клиентам.[85]Но тебе я доверюсь.
– Почему? – спросил Черепанов. – Я не родственник тебе и не твой клиент.
– Зато от тебя сейчас зависит судьба Рима! – с пафосом произнес сенатор. – От тебя и от меня.
– Не знаю уж почему, но когда я слышу подобное, мне всегда кажется, что от меня хотят какой-нибудь подлости, – сухо произнес Черепанов. – Говори, сенатор, или убирайся. У меня много работы. Мой легион должен быть готов к завтрашней переправе. Да и твои тоже.
– В этом уже нет необходимости! – заявил Магн.
– Да ну? – произнес Черепанов. – Думаешь, погода испортится?
– Погода тут ни при чем. Как раз сейчас преданные мне люди распутывают цепи. Когда наступит утро, понтонный мост исчезнет.
– И что дальше?
– Дальше убийца Александра получит возможность драться с германцами: то, чего он так активно добивался. А войска получат возможность избрать нового Августа. Не кровожадного дикаря, а настоящего римлянина, чью кандидатуру с радостью примут и сенат, и народ.
– Уж не тебя ли? – осведомился Черепанов.
– Ты проницателен, – одобрительно произнес сенатор. – Ты можешь многого добиться, префект Геннадий. А сейчас отвечай: ты со мной?
Краем глаза Черепанов заметил, как напряглись оба трибуна.
«Интересно, что им приказано? – подумал Черепанов. – Рубить меня в капусту или только обезвредить?»
– Извини, сенатор Гай, ничего не могу с собой поделать… – Черепанов глотнул из чаши. – Вино твое мне нравится… А ты – нет. И еще я думаю: из тебя получился бы никудышный император, так что очень хорошо, что тебе им не быть.
– Это твое твердое слово? – осведомился Магн. – Ты его не изменишь?
– Нет у меня такой привычки: слову своему изменять, – сказал Геннадий.
– Ты понимаешь, что это будет стоить тебе жизни? – спросил сенатор.
Оба префекта одновременно обнажили спаты.
– Это ты так думаешь, – сказал Черепанов. – Смотри! – Он положил на стол руки, ладонями вниз. – Видишь, что написано?
Сенатор уставился на свежие татуировки «ССС» и «LXV». Трибуны – тоже.
– Знаешь, чьи это знаки? – спросил Черепанов.
– Разумеется, – с оттенком раздражения произнес сенатор. – Ну и что?
– А то, что я, как ион, могу кое-что предвидеть… Хоп! – Он подхватил со стола кратеры, свой и Магна, метнул их одновременно в физиономии трибунов (один из них успел увернуться, второй – нет), схватил сенатора за жидкие кудри, смачно приложил мордой о стол, выдернул из чехла на поясе нож.
– Стоять на месте! – рявкнул он, прижав лезвие к жирной шее Магна. – Зарежу его, как свинью!
Оба трибуна, мокрый и сухой, застыли, не зная, что предпринять.
Черепанов свистнул. Обе створки двери – не той, что вела в зал для посетителей, а другой, за спиной у Геннадия, – распахнулись, и в комнату хлынули воины Агилмунда.
Ошарашенные трибуны даже не пытались сопротивляться.
Черепанов отпустил сенатора.
Там, в зале для посетителей, тоже все было путем: стрелки-мавры скалились из оконных проемов. Двери были перекрыты ветеранами из первой когорты Одиннадцатого.
