— Разоружить и связать, — сказал я. — Надо же и пленных брать, верно?
— Так точно, — не слишком радостно ответил гренадер, похоже, его совершенно не прельщала перспектива возиться с пленным врагом, пока остальные будут воевать.
— Поспеши, солдат, — сказал я. — Войны ещё на всех хватит.
— Есть, — кивнул гренадер и, сняв с оглушённого шотландца пояс и отшвырнув подальше палаш, взвалил его на плечо и понёс в сторону наших позиций.
Бой на редутах закончился довольно быстро. Подошедшие остальные роты нашего батальона заняли их, перебив шотландцев и бомбардиров. За ними последовали наши артиллеристы, быстро взявшие в обороты британские пушки.
— Большая часть заряжена, — доложил майору Губанову их командир — пожилой капитан в наспех застёгнутом мундире, как и большинство артиллеристов, он сбрасывал его, когда начиналась канонада. Сейчас у нас под ногами валялось множество синих мундиров: солдатских, унтерских, офицерских; их пинали ногами, чтобы не мешались. — Хотя многие не до конца. Где только картузы с порохом забиты, где уже и ядра на месте, но таких меньше.
— Разворачивайте их на врага, — приказал майор. — Дадим по британцам залп, а потом вы их подорвёте.
— Это опасно, — покачал головой капитан артиллерист. — Господин майор, можем и не успеть подорвать.
— Разворачивайте, я сказал! — рявкнул потерявший терпение Губанов. — Я выделю вам для этого роту солдат в помощь. Остальное, не ваша забота!
— Я вас предупредил, — пожал плечами бомбардир и, развернувшись к своим принялся командовать: — Разворачивай пушки! Наводи на британцев! Дадим им прикурить!
— Антоненко, — скомандовал Губанов, — со своими людьми поступаете в распоряжение бомбардиров.
— Есть, — ответил мой бывший командир и повёл своих солдат к пушкам.
— Суворов, Острожанин, Зенцов, — обратился к нам майор, — стройте людей. Наша задача защищать редут, пока не подорвут пушки.
— Есть, — ответили мы, и батальон в усечённом составе вскоре выстроился между пушками и позициями британцев, откуда уже выступали солдаты. Судя по килтам, это снова были шотландцы, а значит, нам придётся тяжко, ведь эти дети северных гор сейчас, наверное, горят жаждой мести за своих павших товарищей.
— Зарядить мушкеты! — приказал я, когда солдаты заняли свои места. — После залпа сразу готовиться к штыковой!
— Думаете, они не станут вести перестрелку, — сказа мне Кмит, снова протягивая пистолет.
— Именно, — сказал я, принимая оружие и вынимая шомпол, — шотландцы всегда были особенно сильны в рукопашной, а теперь, когда они горят жаждой мести, вряд ли станут долго вести огонь по нам. Для этого голова должна быть холодной.
Грянули пушки, развёрнутые в сторону врага. Через наши головы полетели ядра, врезавшиеся в ряды красномундирной пехоты, оставляя за собой длинные кровавые просеки.
Шотландцы подходили к нам и, судя по уже примкнутым штыкам, я был прав. Бой будет очень быстрым. Залп, а потом штыковая атака.
— Stop! — раздалась команда в рядах шотландцев. — Shoulder arms!
— Целься! — с опережением выкрикиваю я приказ и, когда гренадеры вскидывают к плечу приклады мушкетов: — Огонь!
Пули проходят по плотным рядам шотландской пехоты. Иные падают, роняя оружие, но остальные дают ответный залп. Треск мушкетных выстрелов, пули с характерным звуком врезаются в тела гренадеров.
— Go! Go! Go! — кричал офицеры и унтера в рядах британцев. — Beat them! Kill the bastards!
И шотландцы устремились к нам с мушкетами наперевес. Сталь ударила в сталь. Мои гренадеры уже очень устали и толком не успели даже дух перевести после атаки на редут, но стояли они крепко. Шотландцы навалились на нас всей массой, попытались задавить, смять, растоптать. Но гренадеры стояли, как скала. Я дрался с шотландцами, рубя палашом направо и налево, меня пытались достать штыками или бить прикладами. Тяжёлый клинок легко щепил дерево, оставлял изрядные зарубки на стволах, ломал штыки. Несколько раз схватывался с офицерами, вооружёнными такими же, как мой, палашами, но все они были не чета тому, что командовал охранением редута. Я справился со всеми ими, обменявшись несколькими быстрыми ударами.
Шотландцы продолжали давить, и линия нашей пехоты гнулась, не смотря на подошедшую роту Антоненки. Мы слишком устали, слишком много было раненых, пошедших в бой, слишком яростно атаковали нас шотландцы. Правая рука онемела от ударов, обрушившихся на мой клинок, ныли мелкие раны, которые я и не помнил, когда получил Бог ты мой, если бомбардиры не подорвут британские пушки, мои гренадеры не сдюжат. Слишком много падает солдат каждую минуту, слишком медленно орудуют они штыками, а горцы будто и не знают усталости, продолжают давить, не считаясь с потерями.
— Назад! — раздалось, наконец, у нас из-за спин. — Поджигаем фитили!
— Отступаем! — скомандовал я. — Отходим за габионы! Кмит, Роговцев, держать строй! Не давать строю распасться!
— Есть! — ответили они.
И мы пошли назад. Попятились вперёд спиной. Отступать, сдерживая при этом атаки противника, очень нелегко, вдвойне сложно это, когда солдаты твои смертельно устали, и втройне, когда враг твой разъярённые шотландцы, у которых их добыча уходит, буквально, из самых зубов.
— Бегом за габионы! — закричал командир канониров. — Сейчас пушки рванут!
— Бегом марш! — командую я, и строй рассыпается, теперь уже не до того, надо полагаться на свои ноги. Вынесут — спасёшься, не успеешь добежать до края редута — покойник. Я видел однажды, как взрывают пушки. После битвы под Броценами наши канониры взрывали повреждённые орудия. Это произвело на меня громадное впечатление. Жуткий грохот и орудие, буквально, разрывает изнутри, во все стороны летят осколки чугуна и бронзы. Даже до нас, стоящих на безопасном расстоянии в полверсты, долетели несколько, упав к самым нашим ногам. Находиться же почти в самом центре подобного взрыва я не хотел совершенно.
Пробежав несколько саженей до края редута, я перепрыгнул, будто и не было долгой рукопашной схватки, через него, укрывшись за габионом. Рядом вскоре приземлился Кмит, в двух шагах от нас — Роговцев. Гренадеры, мушкетёры и стрелки посыпались с габионов, как горох.
А потом грянул гром. Осколки свистели над головой, будто нас картечью обстреляли. Не завидую я тем, кто остался на редуте, от них, наверное, и памяти не осталось. Как говорят поляки, в порох разнесло.
— Подъём! — приказал я, когда в ушах более-менее перестало звенеть. — Стройся! Бой ещё не закончился! Вставай, орлы! Враг ждать не будет! — Кажется, я подхватил что-то от Роговцева.
