– Он вернулся? – спросил Квинт.
– Нет. Веслев еще приходил, я ему открылась. Он сказал – не до меня сейчас. Война пришла. А потом уж я тебя нашла. С тех пор никто не появлялся. Ни Асдула, ни Веслев.
– А кто такой Веслев?
– Охотник. Дедов друг единственный. Навещал меня изредка.
– Он тоже к тебе... – осторожно проговорил Квинт, но не закончил фразы.
Ольха улыбнулась.
– Нет. Он друг.
Она отвернулась. На теплой печке грел пузо кот. Хозяйка, не мудрствуя, звала его Меу. Тусклый свет лучины отражался в двух немигающих желтых глазах. Возле лесенки, ведущей к двери, дремал Спарт.
Квинт коснулся пальцами ее запястья. Девушка вздрогнула. Посмотрела на него.
– Я не дам тебя в обиду, – прошептал Квинт.
Она улыбнулась. Не насмешливо. Смущенно. И решилась. Наклонилась над Квинтом. Светлая прядь, выбившаяся из косы, коснулась его лица.
– Мое имя – Берза. Это... Не знаю, как будет по-эллински. Это такое дерево с белой корой.
"Мое имя".
В другой ситуации Квинт, возможно, улыбнулся бы – что не имя, то дерево. Но не теперь.
"Не всякому называют".
Он оценил ее откровенность.
– Бетула?
– Что?
– Бетула, береза. Так на моем языке.
– Красиво звучит.
– Можно звать тебя так? Тебе подходит.
– Нет, не надо. Я не хочу, чтобы меня звали на языке римлян.
– Почему?
– Они – враги.
– Я – римлянин. Зачем же ты спасла врага?
– Я не знаю... Но ты все равно не зови.
– Хорошо, не буду. Берза...
– А как тебя зовут люди?
– Квинт.
– Тоже красиво звучит. Что это означает?
– Пятый.
– Ты пятый сын у своего отца?
– Нет... То есть когда-то давно так и назвали детей, но теперь об этом не задумываются. Меня назвали в честь брата отца. А его в честь деда и так далее.
– Квинт... Нет, я буду звать тебя иначе.
– Как?
Она задумалась.
– Добрый волк нашел тебя. И ходит за тобой, как хвост. Наверное, боги как-то связали вас. Я буду звать тебя – Спартак.
Спартак. Он примерил к себе это имя, и оно понравилось ему.
– Берза... Ну и дураки мы с тобой, столько времени вместе, а даже не назвались друг другу.
– Вместе, – она усмехнулась, – один всю зиму бревном пролежал.
Он осторожно, но настойчиво притянул ее к себе. Мягкие холмики, скрытые под тонким льном прижались к его груди. Два сердца бились часто-часто.
– Колючий... – прошептала Берза.
– Хочешь, сбрею. Только надо нож хорошо наточить.
– Нет, не хочу.
Ее пальцы коснулись шрама под его ключицей, рубца на боку, скользнули ниже. Еще ниже.
Берза отпрянула от Квинта, перекинула через него ногу, уселась верхом. Потянула шнуровку рубахи на груди.
Его руки скользили по ее бедрам, увлекая за собой расшитый красными узорами белый лен.
Потом она приподнялась и опустилась. Зажмурилась. Медленно выдохнула.
– Спартак...
– Чего ты тут киснешь, Марк? – спросил Клавдий Глабр, поднявшись на крепостную башню захваченной столицы дарданов.
– Лучше уж здесь, чем в этом сарае, по недоразумению именуемом дворцом, – буркнул младший Лукулл, – тут хоть ветер голову прочищает. Устал я, Клавдий, здесь торчать.
– На мое место хочешь? Не завидуй, – ответил Глабр, – у меня эта бестолковая беготня по горам вот уже где сидит.
Он провел ладонью по горлу.
– Кто ж виноват, что она бестолковая?
– Хочешь сказать, уж ты бы этого Лангара изловил в два счета? – Недобро прищурился Глабр.
– Ничего я не хочу сказать...
– На месте Базилла я бы вас сменил, – заявил Клавдий, – дисциплина полетела к воронам. Сейчас видел, как Квадригарий играет в кости с квестором.
– Ну, ведь не на легионную же казну. Надеюсь.
Глабр округлил глаза.
– И ты так спокойно об этом говоришь? Азартные игры запрещены!
– Не начинай, Клавдий... – поморщился Марк Лукулл – ты только приехал, а посиди тут сам три месяца безвылазно, волком взвоешь. Все чем-то заняты, кроме меня. Вы с Осторием хоть и не поймали Лангара, а все равно не просиживаете задницу. Базилл ушел на венетов. Гортензий соединился с Суллой.
– Что слышно от них? – спросил Глабр.
– Кипсела еще держится. Меды дерутся отчаянно. Судя по всему, дело там жаркое. Вот бы где оказаться... А у нас тут болото. Знаешь, от кого я больше всего устал?
– От кого?
– От нашего князюшки. Мерзавец обнаглел сверх всякой меры. Продает в рабство женщин и детей, мужчинам рубит головы. Из-за него тут набежало полный город всякой мрази, промышляющей работорговлей. Чуть ли не каждый день ему в постель тащат новую девку. Ходит весь в золоте. Даже срет в золото. У меня руки чешутся его прикончить, да не могу. Приказ Базилла. Ублюдок нужен. А вот я, Клавдий, знаешь, что думаю?
– Что?
– Не нужна нам эта кровожадная тварь. Ошибся с ним наш доблестный Минуций Базилл. Пока Асдула коптит небо, дарданы никогда не покорятся и Лангар всегда найдет поддержку. Мерзавца надо судить прилюдно. Собрать как можно больше народу и продемонстрировать римское правосудие. Я бы поступил с ним, как с отцеубийцей[111]. И от этого будет куда больше пользы, чем от методов Остория.
"От ваших с Осторием методов".
Лукулл посмотрел на Глабра и тактично проглотил часть вертевшейся на языке фразы.
– И ведь все ублюдок прекрасно понимает. Страх у него в глазах. Неодолимый страх. Я ему намекал, что мы скоро уйдем, что не будем его вечно защищать от своих же. Но он все равно не может остановиться.
– Мы уйдем, Осторий останется. Он человек наместника, а не Суллы.
Инцидент с Севером сошел префекту ауксиллариев с рук, во многом благодаря вмешательству Глабра. Тот едва сдержал злорадство, отчитываясь о происшествии перед легатом, и всех собак повесил на Квинта. Базилл, конечно, допросил нескольких солдат из десятой центурии, уцелевших в ночном бою, но те лишь подтвердили странное поведение командира. Никто из них не пытался "закопать" Севера, но все факты свидетельствовали против него. Слишком многие слышали его разговор с Лонгином на повышенных тонах. Открытое неподчинение приказу...
Тела марианца не нашли, что весьма огорчило префекта, который умудрился в той страшной мясорубке избежать ран и, фактически, вышел победителем.
– Осторий тоже, скорее всего, отбудет в Македонию, так что князюшку варвары на ремни порежут, – сказал Лукулл, – он это знает. Думаю, постарается с нами уйти. Сбежать от возмездия. Пять дней назад я отправил к Сулле гонца с предложением судить Асдулу. Вот, жду ответа.
