– Товарищ подполковник. Вас вызывает к телефону командующий армией, генерал-лейтенант Ефремов,– отвлек их от разговоров дежурный.
– Иду,– встал Запашный. Никитин, а вместе с ним и остальные, включая генерала, поспешили за ним. Всем было интересно, зачем вызывает командира простого бомбардировочного полка командующий армией.
– Товарищ генерал-лейтенант, подполковник Запашный у телефона.
– Запашный? Это твой одиночный самолет сопровождал два десятка бомбардировщиков?
– Сопровождал? .. Да это мой летчик, товарищ генерал-лейтенант, лейтенант Суворов.
– Суворов? Тот самый? Жди своего героя. Представляешь этот парень, когда их догнали десять немцев, храбро бросился в атаку и сбил СЕМЬ, ты представляешь подполковник? СЕМЬ немецких истребителей! Остальным таких «пинков» отвешал, что они наверное до Берлина улепетывали в испуге. Так что жди, он к вам полетел. Молодец, что воспитал такого летчика, эх, нам бы их побольше.
– Спасибо, товарищ генерал-лейтенант. Будем ждать ..
Договорив с командующим, комполка отдал трубку дежурному, и повернулся. Связь с генералом была просто изумительно, без привычных потрескиваний и шорохов, да и мембрана динамика в трубке звучала громко, так что все присутствующие хорошо слышали все, что сказал генерал Ефремов.
Почти немедленно все стали обговаривать только что услышанную новость, при этом бурно жестикулируя.
– Что по общему динамику слышно?– тихо спросил у дежурного Запашный.
– Далеко, товарищ подполковник. Мы не слышим их.
– Черт! Ладно, будем ждать. На всякий случай предупредите медиков, чтобы были наготове.
Переговариваясь, они вернулись в беседку, которая находилась в ста метрах от опушки, продолжая обсуждать услышанное. Семь сбитых в одном бою, такого еще не было ни у нас, ни у немцев. Но теперь есть, причем на глазах большого количества бойцов и командиров, которые увидели этот бой, включая и штаб армии с командующим во главе.
Послышался рев моторов. Вернулись бомбардировщики. Прилетевшие командиры, смотрели на небо, Суворова все не было.
Подошедший от своего самолета Тарасов, вытер мокрый лоб, и ответил на молчаливый вопрос:
– Там он остался, мы связь с ним почти сразу потерли, но как падал один из сбитых, видели, дальше уже ушли слишком далеко. Он мне успел сообщить, что это на него охота идет.
Никитин сжато рассказал о звонке Ефремова.
– Вернется. Суворов всегда возвращается,– уверенно сказал Тарасов, и вместе с остальными подошедшими летчиками направился в штаб. Нужно было писать рапорт о вылете.
Командиры снова вернулись в беседку, изредка прислушиваясь не слышно ли мотора одинокого ЛаГГ-а. Но было тихо.
– Товарищ подполковник. Суворов на посадку поперек полосы заходит,– через пять минут услышали они крик дежурного.
Не жалея ног все бросились к опушке.
Даже с первого взгляда было видно, что истребитель был страшно избит. Повреждения бросались в глаза в любом месте, куда ни бросишь взгляд. За правым крылом на тросе трепыхался оторванная часть фюзеляжа.
Было видно, что пилот с трудом удерживает машину в повиновении. Вот она чуть не сорвалась в штопор со ста метров, но летчик удержал ее.
– Черт, у него одно шасси до конца не вышло,– вскрикнул один из прилетевших командиров в звании майора авиации.
– Уже поздно, он садиться,– простонал другой.
Вот одно колесо коснулось полосы и самолет покатился в сторону леса, у которого стояли люди. Скорость упала и ЛаГГ накренился в сторону не до конца открывшегося шасси, и чиркнув крылом по земле, подняв тучу пыли закрутился вокруг своей оси. Мотор почему-то продолжал работать на больших оборотах.
Бежавшие отовсюду люди остановились, добраться до пилота не было возможности, слишком быстро крутился самолет. Но вот крыло подломилось, и винт зачиркав по земле погнул лопасти и замер.
– Быстро-быстро достаем его,– крикнул Запашный.
Все кто окружил замерший самолет, увидели разбитый фонарь в брызгах крови, и безвольно поникшую голову пилота.
Никто не обратил в это время на подъехавшую к ним старенькую полуторку, на которой обычно ездил особист полка Никитина.
Несколькими ударами, сорвали с места заклинивший фонарь, собравшиеся летчики и техники стали осторожно доставать лейтенанта Суворова из забрызганной кровью кабины.
Когда его положили на расстеленный брезент, который использовали вместо носилок, он внезапно застонал и открыл глаза.
Боль в ногах и спине вывела меня из бессознательного состояния. Открыв глаза, я невольно заморгал, одновременно застонав, надомной склонилась заплаканная Марина, что-то делая ножницами.
«– Одежду срезает!»– подумал я. Сознание было на самом краешке, вот-вот и оно снова упадет в пучину бессознательности, но прежде чем вырубиться, я обвел глазами вокруг, осматриваясь. Было несколько командиров в парадной форме, которых я не опознал, остальные были своими, как я вдруг увидел Никифорова, а рядом с ним … себя? Это было последней каплей, и я снова вырубился.
Конец первой книги
