Январь 1900 года. САСШ. Форт-Андерсон. Округ Аляска.
Охота — одно из самых любимых развлечений цивилизованного, то есть белого человека. Она же одна из самых опасных и жестких его забав, где ставка — жизнь животного. И хотя клыки и когти несравнимы с ружьем, джентльмены стреляют с безопасного расстояния. Азарт будоражит кровь, даже когда речь идет об охоте на зайца или иную безобидную дичь. Чего уж говорить, если мишенью становится волк или медведь? Когда друг другу противостоят два хищника, один из которых — двуногий, эмоции на время отступают в сторону, уступая место холодному расчету, чтобы в случае победы захлестнуть с головой. Вот только тогда, когда и жертва, и охотник — люди, каждый из них вооружен и ситуация в любой момент может поменять их местами, цена победы и поражения становится на порядок выше. Ставка, как и прежде — жизнь. Только не ясно — чья? Ты крадешься по следу, сжимая винтовку в руках, нервы звенят от напряжения и кровь кипит в жилах, а в висках назойливо стучит вопрос: кто будет победителем? Вот это и есть настоящая охота от начала времен и доныне.
Человек крался по заснеженному лесу, настороженно вглядываясь в редкие просветы между заиндевелыми деревьями, прислушиваясь к каждому шороху, проклиная про себя сбежавшего из тюрьмы убийцу, настойчивость шерифа Бейли и свою сговорчивость. Погоня шла уже не первый час и даже не первый день, и успела надоесть ему до печеночной колики. Глухие удары, словно кто-то с силой молотил по двери, донесшиеся откуда-то слева, заставили охотника на миг повернуть голову в направлении шума и тень, метнувшуюся к нему из-за ближайшего дерева, он заметил только в последний момент. Чужое тело вдавило его в сугроб, руки противника, больше похожие на заросшие густой шерстью звериные лапы, стиснули горло, и все попытки ослабить захват, оказались тщетны. Перед глазами загонщика вмиг превратившегося в жертву, уже плыли багровые круги, но неимоверным усилием он смог слегка повернуться на бок и, выхватив из ножен на поясе клинок, вонзить его в бок своему убийце. С таким же успехом он мог попытаться разбить кулаком гору — его враг даже не пошевелился, а лишь, мгновение спустя, чуть наклонился вперед и ласково прошептал на ухо:
- Фрэнк! Всё хорошо, Фрэнк! Ну, успокойся же, милый…
Вложив все силы в последнюю попытку освободиться, мужчина опёрся обеими руками в снег, показавшийся ему непривычно мягким и тёплым и, словно пловец, выныривающий из проруби, кинул свое тело вперёд.
- Да проснись же ты, наконец! — голос, еще секунду назад бывший таким мягкими добрым, зазвенел от злости и отчаянья. — Проснись, Фрэнк! Слышишь, кто-то выламывает нашу дверь!
Пытаясь избавиться от наваждения, мужчина раздраженно мотнул головой… и открыл глаза. Вместо сугроба под ним находилась постель, подернутое сумраком лесное небо заменили доски потолка, от убийцы не осталось и следа, и лишь его жена, склонившаяся над еле теплящимся ночником, обрадовано перевела дух:
- Слава Всевышнему, проснулся! Я тебя уже несколько минут трясу, а ты всё руками машешь… Ты б сходил, посмотрел, кого там нечистый принес, а то нам, ей Богу, дверь вынесут…
Подтверждая её предположения, кто-то в очередной раз саданул по двери, судя по звуку, уже сапогом. Недовольно вздохнув, мужчина встал с кровати и, звонко шлепая босыми пятками по остывшему полу, быстро допрыгал до сеней, не забыв, впрочем, прихватить с собой револьвер. Встав сбоку от двери, содрогнувшейся под очередным ударом, он взвел курок и только потом спросил, звенящим от напряжения голосом:
- Ну и кого это черт принес в глухую пору? Считаю до трех. Не ответите — стреляю. Раз…
- Это я, мистер Бёрнхем! — завопил кто-то снаружи. — Я! Аткинс! Неужто забыли?! Телеграфист я тутошний!
- Аткинс? — удивленно поморщился Бёрнхем, снимая курок со взвода. — Это с чего ж вы, уважаемый, сами ночью не спите и добрым христианам спать не даёте?
- Да какая ночь, сэр! — возмущенно проорал нежданный гость. — Утро уже! Полчаса, как восемь пробило, еще чуть-чуть и светать начнет! Открывайте, мистер Бёрнхем! Я пока долбился, околел уж в конец! Телеграмма для вас тут пришла, да не простая, аж с самой Африки!
- Телеграмма? Из Африки? Мне? — от столба морозного воздуха резво ворвавшегося следом за телеграфистом в сенях сразу стало прохладно. — Кому я там вдруг запонадобился?.. Да не стойте, словно распятие на перекрестке, проходите, черт бы вас побрал! И так весь дом уже выстудили…
- Десятого октября прошлого года… Это ж когда? — бегло просматривая бланк телеграммы, Бёрнхем озадаченно почесал затылок, — тьфу ты черт! Новый год же уже, а я все девяносто девятым считаю… Презрев законы Божьи и человеческие, буры вторглись на территорию… Тяжелые потери и малая осведомленность о замыслах врага… Ну это я и из газет знаю… Ага!… Исходя из изложенного, я счел необходимым назначить вас главой разведчиков при своём штабе, в чине лейтенанта армии Её Величества… ох, дьявол меня забери, не ожидал…. для чего вам следует незамедлительно прибыть… Это и так ясно… Подпись: Ваш Фредерик Слей Робертс-Кабульский-и-Кандагарский… Мда. Не хватает только: «Целую. Искренне ваш», ну, и Бог с ним…
Вот и дело нашлось для старого бродяги, — Бёрнхем довольно потер ладони. — Спасибо вам, любезный, за оказанную услугу, — порывшись в ящике стоявшего поблизости комода, он вынул горсть серебряных долларов и протянул один из них служащему, — Да! Коль есть желание еще увеличить свой капитал, то не откажите в любезности.
- Завсегда готов помочь уважаемому человеку, — вытянув шею, телеграфист окинул плотоядным взглядом горсть монет в руке Бёрнхема. — Чего сделать надо?
- Как только покинете мой дом, навестите следующих господ: Пекоса Хоста, Уилла Картрайта, Майлза Митчелла ну и Малыша Роя Паркера пожалуй… И сообщите им, что я жду их всех немедленно по важному делу. Как выполните — возвращайтесь. Я дам еще два доллара.
- С Хостом, Картрайтом да Митчелом проблем не будет, — покачал головой Аткинс, загибая пальцы на каждой фамилии. — А вот на счет Малыша Паркера я не уверен… Он вчера в «Золотом Роге» с Руфусом с Серебряного ручья поспорил, кто кого перепьет. Так что, даже притом, что он двери никогда не запирает, вряд ли я его поднять сумею…
- А вы его пните, — ехидно ухмыльнувшись, посоветовал Бёрнхем.
- То есть, как это — пните? — Аткинс, представив себе картину пробуждения Паркера от его пинков, точнее последствия подобной эскапады, испуганно открыл рот. — Пните — это я не умею…
