ПРОЛОГ
– Может быть кофе? – вежливо улыбнулся Гонций, выставляя на стойку еще одну порцию коньяка.
– Нет, – тот к кому обращался бармен, отрицательно мотнул головой. – Сегодня только коньяк. Принеси мне бутылку лучшего. Нет, лучше две.
– Как изволите. – Гонций поджал губы и направился к бару выполнять заказ. В голове у него настойчиво вертелась мысль, что будет, когда расстроенный клиент переберет лишнего и решит выместить свое зло на ближайшем, что подвернется под руку.
Хлопнула входная дверь. В полупустой бар просочился еще один поздний посетитель. Он остановился на пороге и несколько секунд, подслеповато щурясь, оглядывал бар, а затем решительно шагнул к стойке.
Гонций удивленно оглядел новоприбывшего. Его он видел впервые.
– Что желаете, уважаемый? – с профессиональной улыбкой Гонций обратился к незнакомцу.
– Вермут, пожалуйста, – проскрипел новоприбывший, устраиваясь за стойкой.
– Сию минуту.
Перед посетителем мгновенно возникла рюмка вермута. Он благодарно кивнул и сделал маленький глоток, после чего повернулся к своему широкоплечему соседу и с интересом воззрился на него.
– Мне сказали, я найду вас здесь.
– Мы знакомы? – его собеседник одним глотком опорожнил бокал коньяка и мрачно уставился на незнакомца.
– Нет, но это не важно. Мое имя вам вряд ли что‑то скажет, но я тоже коллекционер, как и вы.
– И что из этого?
– Просто, я подумал, что вас может заинтересовать одна вещь.
– Я не веду дел с безымянными челами.
– Я просто уверен, что она вас заинтересует, – странный посетитель проигнорировал это высказывание. Он спокойно положил себе на колени старенький потрепанный дипломат и расстегнул его. – Посмотрите сами.
Какое‑то время широкоплечий разглядывал что‑то в недрах дипломата, а затем с восхищением спросил:
– Сколько…Сколько вы хотите за него?
– Простите, но я не торговец.
– Шестьдесят, – решительно назвал свою цену любитель коньяка.
– Нет.
– Сто двадцать!
– Он не продается.
– Все в этом мире продается и покупается. Двести!
– Нет, извините…
– Тогда зачем вы его мне показываете?!
– Вы не поняли меня, уважаемый, эта вещь не продается, но я могу ее обменять. На что‑нибудь такое же ценное и восхитительное.
– Э…у меня достаточно большая и богатая коллекция оружия. Мы можем прямо сейчас поехать ко мне и вы выберете, что вам понравиться.
– Меня не интересует оружие.
– Тогда что? У меня есть не только оружие. Статуэтки, вазы, старинные награды.
– Меня интересуют картины. Точнее одна единственная картина. Портрет, на котором изображен…
Гонций к сожалению был слишком далеко, чтобы разобрать последнее слово незнакомца, зато с интересом заметил, как красочно вытянулось лицо у первого мужчины.
– Первый раз слышу, что такой портрет вообще существует.
– Существует. В коллекции у Алира Кумара.
При упоминание этого имени у широкоплечего на скулах заиграли желваки. Какое‑то время он невидящим взором смотрел на натирающего неподалеку шваброй пол низкорослого, лысого уборщика, чьи оголенные до плеча руки щедро покрывали замысловатые татуировки. Затем все же нехотя ответил:
– Я не общаюсь с Кумаром. У нас… хм… несколько натянутые отношения. Почему бы вам самому к нему не обратиться?
– Если бы все было так просто, – незнакомец покачал головой. – Я уже пытался, но он даже не стал слушать меня.
– Похоже на Алира. А с чего вы взяли, что он будет слушать меня?
– Хм… у вас есть имя и положение и вы не первый год знаете Алира Кумара… – незнакомец на мгновение задумался и горестно вздохнул. – Да, вы правы. Это глупо. Я просто схватился за соломинку. Простите, – он захлопнул дипломат, бросил на стол несколько смятых бумажек за вермут и поднялся. – Еще раз извините за беспокойство. Я пожалуй пойду.
– Подождите, – широкоплечий мужчина схватил незнакомца за рукав пиджака. – Возможно, я действительно смогу достать для вас эту картину. Скажем… дня через четыре.
– Хорошо, я подожду четыре дня, – покладисто согласился незнакомец.
– Как мне с вами связаться?
– Не нужно. Через четыре дня, в это же время я снова буду ждать вас здесь. И если вы не придете, это будет означать, что у вас ничего не получилось.
* * *
– Нет, комиссар, ваше предложение безусловно очень щедро, но нет. Я не продам ее. Я знаю, что такие деньги не предлагали даже за «Мона Лизу», но нет, извините, я вынужден отказать. – Алир Кумар переложил трубку к другому уху, зажал ее плечом и потянулся к графину с белым вином. – Комиссар, поймите, дело тут вовсе не в деньгах и не в моих принципах, эта картина дорога мне как память. Это единственное уцелевшее полотно Фалима Кумара… – Его собеседник снова начал что‑то говорить, но Алир слушал его в пол‑уха, наливая вино в бокал. На последней фразе Сантьяги его руки дрогнули и вино расплескалось на стол. – Сколько, сколько? Комиссар…это действительно сумасшедшие деньги! Неужели Темный Двор готов расстаться с такой суммой? Я вас не узнаю. И чем она так привлекла Князя? Нет, извините, но все равно нет. – Кумар устало закатил глаза к потолку и в его голосе появились раздражительные нотки. – Комиссар, это уже начинает напоминать аукцион! Причем с одним единственным покупателем, который пытается переплюнуть сам себя в цене! Извините мою несдержанность, но я уже устал. Комиссар, если Темный Двор сможет предложить мне что‑нибудь равнозначное этой картине, я готов буду обменять ее, а до тех пор, боюсь, наш разговор бессмыслен. Да, комиссар, разумеется я подумаю над вашим предложением, но и вы подумайте над моим. Возможно мы придем к общему соглашению. До свидания, комиссар. И вам удачного дня.
Алир Кумар выключил трубку радиотелефона и с раздражением швырнул ее на стол. За последние три месяца это уже шестой звонок Сантьяги с предложением купить у него, Алира Кумара, семейную реликвию. И, выражаясь нынче модным словом человских подростков, Кумара он уже достал. Но, похоже, комиссар, не привыкший слышать слово «нет», решил в полной мере проявить свою знаменитую настойчивость.
Конечно, Алир сам виноват, не стоило вывешивать картину на столь видном месте, как кабинет. Но он просто не смог удержаться. Когда тетушка в качестве свадебного подарка преподнесла ему этот шедевр, Алир был поражен. Картина мгновенно стала венцом его коллекции. И дело тут было даже не в изображенном на ней мужчине, а в удивительной и непередаваемой игре красок. Казалось бы, что особенного может быть в черных, серых, синих и фиолетовых тонах? Но художнику удивительным образом, именно с помощью этих холодных тонов, удалось передать силу и мощь изображенного на картине мужчины.