Юрий Брайдер - Особый отдел и тринадцатый опыт

Среди вещей и явлений, которые Саша Цимбаларь не мог выносить, что называется, органически, на одном из первых мест — наряду с женскими капризами, мужской трусостью, яичницей-глазуньей и выдохшимся пивом — значился детский плач.

И надо же было так случиться, что коварная судьба, на сей раз принявшая обличье служебной необходимости, забросила его в одно местечко, где от этого плача буквально сотрясались стены. На разные лады орали сразу две дюжины младенцев, воспринявших своё появление в бренном мире как величайшую личную трагедию (что в общем-то было недалеко от истины). Мамаши и папаши, состоявшие при них, даже не пытались угомонить своих чересчур горластых чад.

Молчал лишь ребёнок, возлежавший на руках у Людочки Лопаткиной. Причём молчал, как говорится, мёртво. Такое странное поведение новорождённого не могло, конечно же, остаться без внимания присутствующих, именно ради детского плача сюда и явившихся.

— Какой у вас ребёнок тихий, — сказала женщина (по виду бабушка), сидевшая напротив. — За полчаса ни разу не пискнул.

Цимбаларь, распираемый раздражением (а по шкале человеческих эмоций его раздражение приравнивалось к среднестатистическому бешенству), с обманчивой вежливостью ответил:

— Мы пользуемся последним изобретением немецких педиатров — детским кляпом. Дышать он не мешает, а кричать не даёт. Вынимаем только на время кормления. Очень удобная вещь. Особенно для малогабаритных квартир.

Бабушка, до этого тянувшая шею на манер любопытного страуса, сразу отпрянула, зато сообщением Цимбаларя очень заинтересовался мужчина, сидевший через два человека от Людочки.

— А нельзя ли узнать, где вы этот кляп приобрели? — полюбопытствовал он.

— По Интернету заказали, — сообщил Цимбаларь.

— Замечательно! Я бы целый комплект заказал. И ребёночку, и жене, и тёще… А посмотреть можно?

— Нельзя! — категорически заявила Людочка. — Очень уж у вас, гражданин, взгляд тяжёлый. Так и сглазить недолго.

Принуждённо извинившись, мужчина надел тёмные очки и углубился в чтение газеты. Его жена и тёща, сидевшие тут же, продолжали оживленно точить лясы. Ребёнок, которого они, словно баскетбольный мяч, то и дело перебрасывали друг другу, орал громче всех.

Очередь продвигалась крайне медленно, и родители от нечего делать судачили между собой.

— Моему вчера месяц исполнился. Не поздно будет? — осведомилась мамаша, сама недавно игравшая в куклы.

— Даже и не знаю, что сказать… Поздновато, конечно, — ответила ей соседка, судя по следам пластических операций на лице, весьма умудрённая жизненным опытом. — Самый лучший срок — первые три дня. Тут уж вся правда вскроется, без утайки.

— Меня только на седьмые сутки выписали, — пожаловалась юница. — Роды оказались тяжёлыми.

— Евгений Леонидович, если надо, и по вызовам ездит, — сообщила дама бальзаковского возраста. — Правда, пускают его не во все родильные дома. Считают шарлатаном.

— Ну конечно! — Мужчина в тёмных очках оторвался от газеты. — В свое время власть имущие ретрограды даже Иисуса Христа объявили шарлатаном. За что потом и поплатились. Так ведь то были иудеи, разумные и порядочные люди! Что уж тут про наших беспределыциков говорить.

— А чья душа вселяется в новорождённого? — поинтересовался кто-то из самого конца очереди. — Новопреставленного покойника или, скажем, современника царя Ирода?

— Тут никаких правил быть не может, — с видом знатока заявила бабушка, недавно уязвлённая Цимбаларем. — Нельзя путать наши мелочные расчёты с божественным промыслом. Что может значить для всевышнего время, если он сам создал его! Даже слуги его, ангелы небесные, не видят никакой разницы между прошлым и будущим.

— Верно, — подтвердила блондинка, державшая на руках писклявых близнецов. — Говорят, что в одну девочку из приличной семьи вселился дух знаменитого маньяка Чикатило. А другой ребёнок, мужского пола, обрёл душу королевы Марии Стюарт, казнённой пять веков назад.

Бабушка немедля добавила:

— Но чаще всего, конечно, о себе дают знать души новопреставленных. В Индии, например, тигр загрыз неосторожного крестьянина, а в роддоме имени Грауэрмана в тот же момент заорал младенец, душа которого ещё трепещет от пережитого ужаса.

— Откуда вообще берутся эти души? — спросила юная мамаша. — Ведь людей сейчас раз в пять больше, чем было, скажем, при Иване Грозном.

— Так ведь сколько бычков и овечек зарезали за это время! — грубо пошутил кто-то.

— Повторяю: нельзя с нашими мерками подходить к божьим делам, — не унималась авторитетная бабушка. — Если бог-сын сумел накормить тремя хлебами целую толпу, то бог-отец сотворит столько душ, сколько сочтёт нужным.

— Понятное дело, — кивнул Цимбаларь. — Плановое производство, как при социализме. Гонка за валом в ущерб качеству. На одну добротную душу приходится миллион бракованных.

— Это вы по себе судите? — ехидно осведомилась бабушка.

— И по себе тоже… Слабенькая мне досталась душонка. Со всеми мыслимыми и немыслимыми пороками. К тому же износилась куда раньше тела. У вас, кстати, всё наоборот.

Опять наперебой заговорили о вопиющей несправедливости, существующей при распределении душ, о фантастическом везении одних и чудовищных неудачах других, о явных упущениях в воспитательной работе, которая, как известно, ведётся с заблудшими душами в аду. Блондинка, ради кормления близнецов обнажившая арбузоподобную грудь, высказала мнение, что некоторые души, вроде той, которая тридцать лет назад вселилась в её мужа, вообще нельзя выпускать из преисподней. Пусть мучаются там без водки, шлюх и табака аж до скончания времён.

Перезрелая дама, машинально поглаживая лицо, кожа на котором была натянута, словно на полковом барабане, возразила:

— Милочка, ад не резиновый. Души хоть и бестелесные, но своё жизненное пространство тоже имеют. Вечное забвение полагается только за самые серьёзные преступления, как это, например, имело место с Каином или Иудой. Почитайте на досуге Данте.

— Нашли авторитета! — фыркнула блондинка. — Да он же всё из пальца высосал. Православная церковь такой ад не признаёт.

— Православная церковь и переселение душ не признаёт!

Со всех сторон посыпались самые разные замечания, а мужчина в тёмных очках, словно бы ещё раз уточняя некую бесспорную истину, произнёс: