Алексей Колентьев
Паутина вероятности
Who's deciding who's gonna die?..
Look at me.
I stand up right here...
And not one bullet!
Not one shot!
Why?!
How come they all had to die,
And I can stand right here?
I can stand right up,
And NOTHING happens to me!
James Jones «The Thin Red Line»[1]
Автор выражает благодарность за помощь и поддержку:
Орлов Дмитрий (за терпение и помощь в процессе работы над книгой)
Юрчук А. (за консультации по некоторым практическим моментам). Всех тех, кого по их просьбе называть не могу, но не упомянутыми не оставлю: братья, от души вам всем спасибо. Будем живы. А также самых преданных читателей и помощников с СИ (Новиков Сергей, Танетов Пётр, Литвинов Павел, Высокий, Дмитрий «Хищник», МихалЫч и многие другие, простите, кого не упомянул, но не забыл).
Спасибо, друзья.
Земля уже почти не тряслась, на такой глубине вообще трудно расслышать какие либо звуки с поверхности. Странное видение наводило на мысли самого разного толка, но превалировали только тревожные и, как правило, дурацкие. Даже многолетняя привычка засыпать практически в любом месте и в любое время, если того требовали обстоятельства, не помогала. Беспокойство за Дашу, словно саднящий порез, не давало мне концентрироваться на более насущных проблемах. Жива ли она или погибла, а может быть захвачена с целью оказаться рычагом давления на меня или Лесника, видение не объясняло. В любом случае, пока ничего предпринять не получится. Посетивший меня морок — это всего лишь смутные образы, ничего конкретного не сообщающие и вряд ли им следует доверять безоглядно. Тем более эти картинки не причина для серьёзных прыжков на месте: выйдем на свежий воздух, сдадим груз заказчику, а там и будем решать, как поступить со столь туманными предупреждениями. Нужно собраться, иначе кончится всё ещё несколькими мумифицированными трупами на семидесятиметровой глубине и пары-тройки из них уж точно никто не хватится…
Почему-то вспомнилась одна из последних встреч с Ириной — бывшей женой. Мы тогда ютились в комнатке офицерской общаги, что было несомненной роскошью по местным меркам (мне как старожилу и ввиду семейного положения, лично комбриг, с большой помпой ключи от комнаты вручал). Свой угол был только у семейных офицеров и десятка контрактников из тех, что поприжимистее[2]. Я лично подновил оконные рамы, оклеил комнату обоями, побелил потолок и привёз большую мягкую тахту, вместо холостяцкой продавленной раскладушки, оставленной в казарме, и раздобыл почти новый, двухтумбовый, письменный стол. Всё это заняло две трети нашего «родового гнезда» и повернуться было решительно негде. Остальное пространство «отъел» под себя маленький холодильник «Север», шумевший в моменты включения подобно взлетающему сверхзвуковику. Телевизор я подвесил на самодельной сварной раме, прямо над холодильником — взятый в качестве доли с духовского каравана малазийский телевизор «SHARP», исправно ловил пару местных каналов, где по вечерам показывали ретранслированные из России новости и пару каких-то сериалов на русском языке. Остальное вообще разобрать было трудно: по-таджикски я объяснялся в весьма узких рамках и местной телетрескотни особо не понимал. Жена включала его, чтобы шёл хоть какой-то фон, создающий иллюзию цивилизации. Я её понимал — большую часть времени в расположении делать совершенно нечего, особенно если нет работы, на которую приезжих вообще не брали. Жёны местного комсостава приняли Ирину нормально. Она сама провела некую черту между собой и остальными женщинами нашего небольшого мирка, видимо подсознательно отторгая их образ жизни. Каждый день пребывания вдали от магазинов, кинотеатров и привычного круга подруг, да ещё в отсутствие телефона под рукой, били мою любимую женщину по нервам не хуже постоянных тревог на базе, когда разведчики в очередной раз «зевнут» духов, подбирающихся к базе на выстрел из винтовки или РПГ. Обычно, дальше мелких разрушений и выбитых стёкол не заходило, но были и убитые духовским снайпером зампотыл, и сгоревший дотла хозблок вместе с двумя солдатами-срочниками и поварихой из вольнонаёмных. Тогда выстрелом из «граника» зацепило газовые баллоны, а огонь и рухнувшие перекрытия заживо похоронили людей под обломками. Был и «замок» первой роты — старлей Сеня Нечаев, которому духовская пуля снесла полголовы…
Для жены, женщины сугубо городской, такие вот авралы и некая напряжённость, постоянно витающая в воздухе, были тяжёлым испытанием. Уже в бытность мою, в родном городе, когда окончательно решился вопрос по контракту, замечался этот тоскливый огонёк в её глазах. Несомненно, быт — это самое тяжкое испытание для взаимного чувства. Скандалы начались примерно через три месяца после приезда на базу и четыре с половиной года от начала нашей с ней совместной жизни. Начиналось, как водится, с разных мелочей, бурно перетекая в речи обличительного содержания, которые Ира была мастер произносить. Чаще всего я помалкивал — претензии носили смешной, абстрактный характер. И если бы дело касалось вещей вроде прибить гвоздь или починить кран в общей душевой, который постоянно подтекал, то я с лёгкостью бы устранил причину скандала. Но понятно было — недовольна жена тем, что поехала со мной в буквальном смысле на пресловутый «край земли». Чувства стали трещать по швам и спасали нашу маленькую лодочку от крушения о бытовые камни только мои частые отлучки по служебной необходимости. Но вечно бегать от финального разговора не получалось: на этот раз я понял, что терпению жены пришёл конец. Она стояла у окна, лицом к двери опершись руками о подоконник так, что солнце светило ей в спину, заставляя просвечивать лёгкое ситцевое платье в бледно-голубых незабудках, а короткие вьющиеся каштановые волосы вообще пылали как некий нимб вокруг загорелого, красивого лица.
— Антон, я так больше не могу. Всё! Уезжаю послезавтра — И с вызовом глянула прямо в душу, своими зелёными, «кошачьими» глазищами — С продуктовой машиной доберусь до города, а там в Душанбе на рейсовом автобусе…
Я снова промолчал, поставил свой потёртый АКМС с подствольником в угол, рядом с изголовьем тахты и неторопливо избавился от «разгрузки». Сдавать оружие у нас было не принято, в виду постоянного «военного положения», но жена никогда стреляющих железок и не боялась — в Сибири, особенно в наших краях, где тайга совсем рядом, кое-какой огнестрел есть почти в каждой семье. А её отец был поселковым участковым, жил в «барском» двухэтажном коттедже, где всякого такого добра было завались, а с учётом конфиската так и вообще хватило бы на пару отделений. С детства он учил старшую дочь стрелять, но особых успехов не добился — Ирина не любила, хотя относилась к той категории женщин, для которых ружьё — необходимое зло. Не страшное, но бесполезное железо, часть бессмысленных мужских забав.