Бен Бова - Орион и завоеватель

Вернувшись в не знающий времени город под золотистым силовым куполом, Аня залечила мои раны – и телесные, и духовные. Творцы оставили нас одних среди пустынного города-мавзолея, одних среди храмов и памятников, возведенных творцами самим себе.

Мои ожоги заживали быстро, но мысль о пропасти, разделившей нас после притворного предательства Ани, не переставала терзать меня. Я понимал, что она вынуждена была делать вид, будто бросила меня на произвол судьбы, иначе Сетх, зондируя мое сознание, непременно обнаружил бы, что она готовит ему засаду. Однако боль все равно не проходила, ужасное воспоминание о бездонной муке крайнего одиночества по-прежнему приносило мне страдания. Вместе с тем дни шли за днями, и наша взаимная любовь мало-помалу перекинула мостик через ужасную пропасть.

Мы с Аней стояли на окраине города, перед грандиозной пирамидой Хеопса, торжественно сиявшей ослепительной белизной полированного известняка в свете утреннего солнца – великий глаз Амона только-только начал сиять, сверкая все больше по мере того, как дневное светило поднималось по небосклону.

Меня томило беспокойство. Хотя в наше распоряжение предоставили целый город, я никак не мог отделаться от неприятного чувства, что мы не одни. Пусть остальные творцы разлетелись по вселенным, стремясь спасти пространственно-временной континуум от разрушения, ими же самими и вызванного – пусть и непроизвольно, – я никак не мог отделаться от тягостного покалывания в затылке, свидетельствовавшего о том, что за нами наблюдают.

– По-моему, здесь ты чувствуешь себя несчастным, – заметила Аня, неспешно шагая вдоль основания колоссальной пирамиды.

Я не мог не признать, что она права:

– В лесах Рая было намного лучше.

– Да, – согласилась Аня. – Мне тоже там нравилось, хотя тогда я этого не ценила.

– Можно отправиться обратно.

– Ты этого желаешь?

Не успел я ответить, как перед нами появился мерцающий золотой шар. Несколько секунд повисев над полированными каменными плитами, которые образовывали дорожку вокруг пирамиды, шар коснулся их и принял человеческий облик, оказавшись Атоном, облаченным в великолепные латы из листового золота с высоким стоячим воротником и эполетами, украшенными изображениями лучистых солнц.

– Да неужели ты возмечтал об уходе на покой, Орион? – изрек он чуть менее насмешливо, нежели обычно. Однако в улыбке его было больше издевки, чем человеческого тепла. И, повернувшись к Ане, добавил: – А ты, дражайшая соратница, имеешь обязанности, от которых не можешь уклониться.

– Я не твоя "дражайшая соратница", Атон! – Аня подошла ближе ко мне. – А если мы с Орионом хотим немного побыть наедине в иной эре, тебе-то что?

– Есть неплохая работа. – Улыбка Золотого померкла, тон стал серьезным.

Я понял, что он завидует – завидует нашей с Аней взаимной любви.

Прежний высокомерный цинизм тотчас же вернулся к Атону, и он приподнял золотистую бровь, воззрившись на меня.

– Завидую? – Он прочитал мои мысли. – Да как бог может завидовать своему собственному творению? Не болтай глупостей, Орион!

– Неужели я мало для вас сделал?! – зарычал я. – Неужели не заслужил отдыха?

– Нет, нет и нет! Мои собратья творцы твердят мне, что ты почти сравнялся с нами в могуществе и мудрости. Они поздравляют меня с созданием столь полезной… творения.

Он хотел сказать «куклы», но, заметив мои сжавшиеся кулаки, прикусил язык.

– Ладно, Орион, – продолжил Атон, – раз ты собираешься присвоить божественные полномочия, то должен быть готов взвалить на себя и ответственность наравне с остальными.

– Ты же говорил, что я твое создание, орудие, которым ты можешь пользоваться по собственному разумению.

Бросив взгляд на Аню, он пожал плечами.

– Что так, что этак, все едино. Либо выполняй свой долг, как остальные, либо подчиняйся моим приказам. Выбирай сам.

– Ты имеешь право отказать ему, любимый. – Аня положила ладонь мне на плечо. – Ты честно заслужил это.

– Может, так оно и есть, – ухмыльнулся Атон. – Да только ты, богиня, не можешь уклониться от исполнения своего долга. Впрочем, как и я.

– Континуум может немного посуществовать и без меня, – почти столь же высокомерно, как и Атон, бросила Аня.

– Нет, не может. – Он вдруг стал безмерно серьезен. – Кризис вполне реален и неотвратим. Конфликт охватил множество звездных систем и уже грозит всей Галактике.

Аня побледнела, обратив свои бездонные серые глаза ко мне. В них стояла настоящая мука.

Я понимал, что мы можем ускользнуть в Рай, если пожелаем. Разве несколько дней, лет или даже веков, проведенных в иной эпохе, могут играть какую-нибудь роль для существ, способных управлять временем? Мы в любой момент можем вернуться в эту точку пространственно-временного вектора, именно к этой развилке в континууме. Кризис, пугавший Атона, может подождать.

Но разве мы сможем насладиться счастьем, зная, что время нашего пребывания в Раю ограничено? Даже если мы проведем там тысячу лет, предстоявшая задача будет грозной тенью маячить над нами, будто разверзшаяся впереди пропасть, будто нависший над головой дамоклов меч.

Не успела Аня ответить, как я сказал:

– Ну что ж, Раю придется подождать, не так ли?

– Да, любимый, – печально проговорила она и кивнула: – Раю придется подождать.

Поступь их была подобна поступи гиганта – десять тысяч мужчин маршировали в едином ритме, воздух и земля содрогались под стопами воинов.

Они приближались. Тяжелые длинные сарисы[1] первого ряда уже были направлены в наши лица, следующие еще вздымались над головами солдат, словно к нам приближался лес копий.

– Стоять! – закричал командир нашей фаланги. – Пусть они тратят силы.

Мы расположились на вершине небольшого каменного холма. Утреннее солнце уже пекло, раскаляя небо так, что вверх было больно смотреть. На противоположной стороне долины из скалистых холмов вырастали стены осажденного города Перинфа. Мы пришли, чтобы снять осаду.

Я находился в конце десятого ряда нашей двенадцатирядной фаланги, и ничей щит не прикрывал мой правый бок. Военачальники, конечно, были впереди, только командиры последних четырех рядов находились слева. Я был выше едва ли не всех гоплитов и легко справлялся с двенадцатифутовым копьем. Но к нам приближалось войско, вооруженное шестнадцатифутовыми сарисами, и оно пользовалось репутацией непобедимого.