В этом Городе длинные зимы, в этом городе долгие ночи. Фонари освещают лишь малую часть улиц, и ночная дорога похожа на путь по шахматной доске – темное пятно, светлое, опять темное. Пешками скользят по обледенелым мостовым редкие пешеходы, вздрагивая и оглядываясь на шум, стараясь торопливо уйти подальше от приглушенного крика из подворотни. Там, всего в нескольких шагах от улицы, кого-то, наверное, грабят или насилуют. Но никому из одиноких пешеходов не приходит в голову прийти на помощь. Быстрее, быстрее прочь – и единственная мысль отражается на покрасневших от мороза лицах: как бы не поскользнуться. Прячут руки в карманы курток, нащупывая баллончики или электрошокеры, вцепляясь влажными от страха пальцами в заветные средства самообороны.
Витрины магазинов прикрыты стальными ставнями, а окна обитаемых этажей занавешены плотными шторами. Изредка теплый желтый луч выбивается из-за них, тая в кромешной тьме заоконного пространства. Подъезды здесь пропахли кошачьей мочой и кровью частых драк, страхом жильцов и плесенью, выедающей штукатурку. Стальные двери скалятся друг другу тремя-четырьмя замочными скважинами.
Юго-восточный район Города плотно застроен такими вот тесными и страшными кварталами, где непроглядна ночная тьма, серы и мутны похмельные утра, а летними вечерами из распахнутых окон орет через динамики дешевых, но мощных музыкальных центров блатняк. Цена жизни здесь – припасенный спичечный коробок и умение закрываться от ленивых ударов ботинками, кошелек или кожаная куртка, а может быть, имя приятеля, авторитетного на этой улице до того перекрестка. Девушки рано выходят замуж и быстро стареют, стремительно полнея и приучаясь горбиться – так безопасней. Сыновья их начинают с битья стекол, а заканчивают охотой на ночных улицах, дочери жмутся к тем, кто сильней и хамовитей.
Огонек сигареты, прикрытый ладонью, я вижу с добрых двадцати шагов. Человек в черном, с надвинутым на лицо капюшоном, стоит на углу дома. Он идеально сливается с ночью, с тенями – для взгляда любого из прохожих, но не для моего. Мне не нужно видеть – я чувствую его запах: пот, табачный дым, несвежее белье, адреналин. И еще – гвоздика и чабер. Люди для меня почти всегда пахнут пряностями.
Я неспешно иду по улице – не сутулясь, не спеша, но и не впечатывая ботинки в мостовую, как местные хозяева жизни. Когда до затаившегося в темноте остается шагов десять, поднимаю глаза и смотрю на него. Он робеет на мгновение, адреналином пахнет чуть сильнее, но все же делает пару шагов вперед. Теперь нас разделяет не больше метра.
– Закурить не будет?
Как банально.
– Ты только что курил. – Киваю на выброшенный им бычок.
Заминка. Видимо, в его системе координат я не мог этого видеть. Но для меня этот хулиган-одиночка окружен теплым желтоватым сиянием, и место, где он стоял, предметы, к которым прикасался, хранят призрачные следы, отпечатки тепла.
– Умный, да? – Делает шаг вперед. Я отступаю. Мне недосуг разбираться с ним или попросту вынимать озябшие руки из карманов. Ловлю его взгляд, мутноватый и злой. Он трезв – не на что выпить, – голоден и замерз. Не особо агрессивен – ему нужны деньги, а не забава.
Я медленно вдыхаю, не отрываясь от двух черных провалов, коротеньких туннелей до нетренированного мозга. Тянусь туда, в тупое мельтешение мыслей.
…вылупился козел мутный тип какой-то надо было подождать холодно Васька спит нажрался не открывает стремно и зачем я к нему зачем а что я вышел-то вообще вот же померещилось с голодухи…
Пару мгновений я наслаждаюсь невидящим взглядом курильщика, потом делаю шаг в сторону и ухожу восвояси – чуть быстрее, чем раньше. Не стоит искушать удачу. Мне как раз в ту подворотню, на входе в которую стоял неудачливый грабитель. Пятьдесят два шага до подъезда, три этажа по ступенькам. Вот и дверь – обшарпанный дерматин, скрывающий тяжелую сталь, скрипучая ручка. Ключи у меня в кармане, и я с интересом смотрю на связку, пытаясь сообразить – какой ключ от какого замка. Их четыре. Один – маленький, явно не подходит. На размышления уходит пара минут, но когда на лестнице звучат старательно приглушаемые шаги, я начинаю соображать быстрее. Второго приключения сегодня я не хочу – устал и замерз.
Ключи мне передали вместе с просьбой посетить хозяев. Просили весьма вежливо, а потому я решил не отказываться.
Дверь заперта на два замка. Открываю, тяну на себя. По лицу скользят струи теплого воздуха, переполненного терпким резковатым дымом сандала.
Что меня там ждет?
Воткнутая за зеркало в прихожей, дотлевает ароматическая палочка, но в квартире никого. Убогая древняя вешалка заполнена куртками и дубленками. Под ней в беспорядке разбросаны поношенные мужские ботинки, не меньше пяти пар. У самой двери стоит древний зонтик-трость, в углу навалены какие-то коробки и стопки газет. Больше ничего в крохотной прихожей нет – но и так не развернуться, даже мне. Раздеваюсь, прохожу в единственную комнатку хрущобы, осматриваюсь.
Здесь уютно, хотя всей обстановке лет тридцать, не меньше. Широкая тахта, кресла – глубокие и мягкие, с высокими спинками. Стенка поблескивает пыльным зеркалом из-за залапанного стекла. Лезу в один из ящиков. Он сплошь забит мелкой бытовой техникой – пяток фотоаппаратов, калькуляторы, mp3-плеер, пара обычных, еще какая-то ерунда, кажется, электробритва. В ящиках ниже – то же самое. Обычное дело. Выбираю mp3-шку посимпатичнее, сине-серебряную, проверяю – батареи свежие. Надеваю наушники, ложусь на тахту и засыпаю под свой любимый сборник «Нашествия».
Открываю глаза через несколько минут или часов – не знаю; словно включили или выключили прибор.
Комната изменилась. Точнее, это уже другая комната, гораздо выше уровнем. Сажусь, оглядываюсь. Мою кровать – широкую, низкую – отделяют от остальной комнаты ширмы с цветами и драконами. Стена обита серо-зеленым шелком, на полу циновки. Некий восточный стиль – я слабо разбираюсь в них. Встаю, оправляя тяжелый длинный халат, выглядываю за ширмы. Здесь гораздо просторнее и чище, чем было в комнате внизу. У дальней стены – два глубоких кресла, между ними низенький столик. Из ароматической лампы струится пряно-сладкий дым. Ваниль, пачули.
Прислушиваюсь – тихо. Где-то вдалеке, возможно, этажом выше или ниже, капает вода. Я на некоторое время замираю, считая про себя в такт звонким ударам капель о металл раковины, потом встряхиваюсь и понимаю, насколько же тут тихо. Непривычно. Даже с улицы не доносится привычного для Города шума. Забавно, но неестественно.
Ее выдает запах – не шаги и не шелест длинных рукавов платья. Тонкий аромат апельсина и корицы и еще чего-то, чему названия я не знаю, – сладковатый, прохладный, вкусный. Я не спешу обернуться, поддерживая игру. Вошедшей в комнату хочется верить, что она подкралась ко мне незамеченной. Пусть будет так.
