Вадим выбрал отличное место. Здесь дорога изгибалась, охватывая дугой озерцо с заболоченными берегами. С внешней стороны дуги к шоссе подступал склон холма, покрытого смешанным лесом. Там, где с дороги было трудно различить что-либо в густом кустарнике, зато само шоссе было как на ладони, Вадим и залёг.
Он достал газетный кулёк с перцем и посыпал траву вокруг себя. Наверняка, после операции его будут искать автоматчики с собаками, вот пусть псяры прочихаются как следует, а след взять - хрен им! Достал из-за пазухи пилотку с красной звёздочкой, надел. От армейского обмундирования удалось сохранить только её, да кожаный ремень с латунной пряжкой. Но боец Красной Армии будет красноармейцем даже если нет гимнастёрки и оружия. Даже если останется единственным и последним. Даже если не сможет избавиться от горького стыда поражения и катастрофы.
При мысли об оружии Вадим поморщился. Как славно было бы раздобыть автомат или, лучше пулемёт. И чтобы не жалеть патронов. Или заполучить настоящие гранаты. Нет, лучше всего бы - мины! Но всё оружие было у тех: у крыс, у гадов, у сволочей, у оккупантов и полицаев. А ему пришлось заполнять бутылки горючей смесью, которую он сам сотворил в сарае бабы Нюры, экспериментируя с бензином и химикатами из районной аптеки. Вадим усмехнулся, вспомнив, как однажды чуть не спалил хибарку и сам едва не остался без глаз. Но смесь получилась на славу - вспыхивала огненным облаком, едва разбивалась бутылка. Говорят, в Испании во время гражданской войны такими пузырями умудрялись жечь даже танки. Однако, оказалось, что бутылка становится грозным оружием исключительно при попадании в единственно уязвимый пятачок вражеской техники. В противном случае получался пышный, но совершенно безвредный фейерверк. Пришлось упражняться в развалинах свинофермы, швыряя кирпичи в нарисованный на облупленной стене контур автомобиля. Из "положения лёжа" оказалось невообразимо трудным попасть в лобовое стекло. Мало того, бутылки следовало бросать "веером", так, чтобы они летели одна за другой по одной и той же траектории. Вторую требовалось метнуть еще до того, как ляжет на цель первая. Настоящая наука, это тебе не университетская читалка! В армии этому, кстати, не учили...
Вадим перевернулся на спину, заложил руки за голову. Думая, он машинально отслеживал звуки на шоссе. Но пока того гудения мотора, которое он безошибочно отделял от других шумов, не было...
Да, он был один. Быть может совсем один - последний красноармеец на всей дороге от Бреста до Москвы. Что же произошло с той армией, в которой он когда-то служил, из которой ушёл в запас, в силу которой верил? Почему она исчезла, растаяла, не раздавила эту крысиную орду? В чём причины катастрофы? Может быть, всё-таки был прав Сталин, утверждавший, что шпионы, притаившиеся враги и предатели - повсюду? Вадим вздохнул, покосился на блестящие бока аккуратно уложенных в травяное гнездо бутылок. О том, что он несколько раз выходил к шоссе, никто, конечно, не знал. Довериться никому было нельзя. Сразу после начала нашествия вылезла на поверхность вся эта сволочь с бело-сине-красными повязками, значками, кокардами. Полицаи, доносчики, старосты бургомистры-губернаторы, твари, продажные суки... Школу, где учительствовал Вадим, закрыли. Заявили, что до 1932 года это здание было церковным, а теперь возвращается законным хозяевам. "Русским будет достаточно водки и церкви..." Выброшенные на улицу парты изрубили на дрова. Объявился отец Феодосий с самоварной рожей и бородищей, в бывшем спортзале начались службы с колокольным битьём.
Вадим насторожился, проворно перекатился на левый бок. Отдалённое нытье чужого иностранного мотора ни с чем спутать было невозможно. Он взял бутылку, глубоко вздохнул и почувствовал, как напрягается тело. Первая бутылка угодила точно в лобовое стекло "Шестисотого", на предельной скорости шикарно вылетевшего в зону броска. Треск разбитого стекла слился с негромким хлопком - в салоне "Мерседеса" полыхнуло. Тут же вторая бутылка разорвалась слева от распахивающихся дверей, а третья - справа. Вадим отдал должное выдрессированным рефлексам телохранителей "бизьнисьмена" - горя заживо, один всё-таки открыл пальбу из пистолетов в белый свет, как в копеечку, а два других живых факела потащили наружу пылающую, по-поросячьи визжащую и бешено сучащую ногами двухцентнерную предпринимательскую тушу. Впрочем, условные профессиональные рефлексы работали недолго, уступив место врожденным инстинктам самосохранения: через десяток секунд стрелок уже корчился, сбивая огонь, в болотной жиже, а его кореша ползли в том же направлении. Брошенный ими хозяин уже не визжал и не дёргался, а только мирно тлел на асфальте.
Когда рванул бензбак "Мерседеса", Вадим удовлетворённо кивнул, зигзагами понёсся к неглубокому овражку, посыпая следы перцем. В овраге он резко изменил направление и добежал по ручью до тайника. Разбросав ветки, вытащил велосипед. Снял пилотку и ремень, уложил их в старенькую китайскую сумку. Переобулся и закопал мокрую обувь. Выбрался на просёлок и неторопливо поехал к продуктовой лавочке Купи-Продая. По пути обстоятельно поговорил с Василием о необходимости отремонтировать мостик через канаву, устроил выволочку рыжему Витьке Шамову за то, что тот совсем задразнил Иру Осокину, затоварился у Купи-Продая кефиром и хлебом. Алиби было обеспечено.
Он вошёл в сарай, затворил дверь, аккуратно поставил велосипед в угол. На дощатой стене висели заботливо закатанные в пластик пожелтевшие плакаты: "Отстоим Родину!" (военная пора), "Мы с тобой, команданте Че!" (кубинская революция). Вадим вытащил из ящика с инструментами красный фломастер и нарисовал на стене шестую звезду.
