Константин Соловьёв
АМЕРИЦИЕВЫЙ КЛЮЧ
(из цикла «Геносказка»)
Все дверные колокольчики на памяти Ганзеля звонили не вовремя. Вне зависимости от того, из чего они были сделаны - из меди, латуни, простого железа или жести - и вне зависимости от того, где висели, все они обладали удивительной способностью исторгать досаждающий звон в самый неудобный для этого момент.
Ганзель глухо заворчал, вытащив голову из кухонного шкафа, в который заглянул немногим ранее. И, конечно, дверной колокольчик не упустил своего, противно задребезжал. Пришлось оставить на месте вчерашнюю жаренную индейку, выломанная нога которой уже торчала у него в зубах подобием курительной трубки.
Греттель по своему обыкновению находилась в лаборатории, а значит, посетителей не ждала. Об этом сообщала собственноручно водруженная Ганзелем табличка за дверью. Может, просто ветер?..
Колокольчик издевательски прозвенел вновь. И вновь. И в третий раз. А потом уже затрезвонил без перерыва, точно снаружи разразилась самая настоящая буря.
Ганзель не любил гостей. Эту черту его характера не сломил за долгие годы даже людный Вальтербург. Тем более, что гости эти в ста случаях из ста, появлялись на пороге с одной-единственной целью – увидеть госпожу геноведьму. Ганзелю всегда мерещился исходящий от них призрачный и гадкий запашок геномагии. Иные гости, появлявшиеся на пороге, и на людей-то походили разве что со спины – в Гунналанде, как и в его столице, Вальтербурге, издавна обитало множество мулов.
Оттого Ганзель не спешил отпирать входную дверь. Но колокольчик не унимался. Он обладал столь противным дребезжащим голосом, что вывел Ганзеля из состояния душевного равновесия за неполную минуту. Быть может, если не отворять двери, посетитель догадается, что явился не вовремя, и уберется прочь? Но посетитель был настойчив. Пожалуй, неприлично настойчив даже по здешним представлениям о приличиях. Ганзель, выругавшись, подошел к двери, так и не выпустив из зубов индюшиной ноги.
- Проваливайте! – нечетко рявкнул он, легко распахивая массивную, окованную сталью, створку, - Приёма нет!
Он ожидал увидеть на пороге какого-нибудь мула – уродливого, как и все мулы, и недалекого. Кого-нибудь с лосиными рогами на макушке, паучьими лапами и пучком извивающихся щупалец на затылке. Кого-нибудь, кто свято уверен, что достаточно позвонить в волшебный дверной колокольчик, как навстречу выйдет геноведьма и взмахом руки выполнит его заветное желание. Именно об этом чаще всего и возвещал противный звон.
Ганзель даже приготовился вышвырнуть настойчивого дурака с крыльца и заранее сжал кулаки. Которые сами собой разжались, стоило лишь распахнуть дверь. Потому что никакого мула на крыльце не обнаружилось, а обнаружился вполне человекообразный господин – седой, тощий, ломкий, перепачканный городской пылью и улыбающийся. У него не было ни оленьих рогов, ни пучка щупалец на затылке, или же пришлось бы считать его гением маскировки, способным спрятать подобные детали под дешевым костюмом и неброской шапочкой. Старческие глаза смотрели достаточно ясно, а вот улыбка показалась Ганзелю наигранной, слишком нервной и даже немного заискивающей.
- Прошу покорно извинить, - торопливо заговорил он, едва лишь увидев Ганзеля, - Имею дело неотложной важности к госпоже геноведьме…
- Не принимает, - кратко отозвался Ганзель, собираясь решительно захлопнуть дверь перед носом непрошенного визитера.
Его ждала индюшка и бутылка охлажденного в погребе вина.
- Простите за настойчивость, но это действительно крайне срочно и не терпит отлагательств!
- Госпожа Греттель сейчас не принимает. Зайдите позже. А лучше завтра.
И тут сухой старик сделал то, что прежде не решался сделать ни один из посетителей этого дома, даже самый наглый. Он вдруг решительно сделал шаг и, прежде чем Ганзель успел опомниться, уже стоял в дверном проеме.
- Приношу извинения, - негромко, но твердо произнес он, - Если бы дело терпело, я бы ждал столько, сколько потребуется. Но в данном случае участие госпожи Греттель требуется мне прямо сейчас.
Индюшиная нога во рту Ганзеля хрустнула, мгновенно превратившись в месиво из мяса и костяных осколков. От одного только этого звука обычный человек должен был побелеть от страха. Некоторые и белели – слухи о нелюдимом и грозном нраве привратника госпожи геноведьмы, громилы с полной пастью акульих зубов, распространялись по городу не первый год. И безосновательными не были.
Старик вздрогнул, но отойти и не подумал. Удивительно настырный старик. Или же невероятно глупый. Не говоря ни слова, он сделал еще один шаг и очутился в прихожей, беспокойно озираясь. Наверно, стоило схватить его за тощую, как метла, шею и вышвырнуть наружу. Ганзель терпеть не мог бесцеремонных посетителей. Он даже протянул было руку, но пальцев на сухом кадыке так и не сомкнул.
Если человек столь дерзко вламывается в обитель геноведьмы, у него должны быть веские на то основания. Чертовски веские. Общеизвестно, что геноведьмы обожают превращать докучающих им наглецов в мокриц и гигантских амёб. Даже те гости, которых пригласили внутрь, иной раз по нескольку минут топтались на пороге, осеняя себя священным знамением двойной спирали, прежде чем решались зайти. И за последние семь лет, на памяти Ганзеля, ни один не осмелился сунуться внутрь без приглашения.
- А вы наглый старик, - пробормотал Ганзель, сплевывая через порог осколки индюшиной ноги, - Только вам это не поможет. Госпожа Греттель в лаборатории. Это значит, что вы не увидите ее, пока она не выйдет. Как ни крути, а придется вам обождать.
Костлявые плечи посетителя дрогнули.
- Не могли бы вы сообщить ей о моем приходе? Я не хотел бы отвлекать ее от важных исследований, но в силу обстоятельств покорно вынужден просить…
- Совершенно исключено, - решительно отрезал Ганзель, - Никто и ничто не войдет в лабораторию Греттель.
- Но…
- Очень опасно, знаете ли, отвлекать геноведьм от работы. Помните эпидемию нео-чумы в Вальтербурге три года назад? Это наша кухарка случайно открыла дверь в лабораторию, чтобы спросить, что подавать на ужин. Так что нет. Вам придется подождать. И раз уж вы оказались достаточно наглы, можете использовать для этого гостиную.
Последнего можно было и не говорить – старик уже находился в гостиной. С такой непринужденностью, будто был неотъемлемой ее частью. Причем не самой представительной. Ганзель хмуро наблюдал за тем, как странный посетитель меряет ковер нервными короткими шагами, обильно украшая его пятнами пыли со своего мятого костюма.
- Успокойтесь и сядьте, - раздраженно предложил он старику, - В глазах от вас рябит!
