Сьюзен (Сюзанн) Коллинз - Рождение огня

Я обхватываю ладонями флягу, хотя чай в ней уже давно остыл на морозе. Все мышцы закоченели — такой жуткий холод. Если сейчас откуда-нибудь появится стая диких собак, они разорвут меня на кусочки прежде, чем я успею добежать до ближайшего дерева. Надо бы подняться, походить, размять застывшие руки-ноги. А я заместо этого сижу, вросла в камень. Вот уже и первые лучи солнца освещают лес. С солнцем спорить бесполезно. Могу только бессильно наблюдать, как неумолимо надвигается день, при мысли о котором меня уже несколько месяцев бросает в дрожь.

Около полудня в моем новом доме в Посёлке Победителей будет яблоку некуда упасть. Репортеры, операторы, даже Эффи Бряк, наша прошлогодняя сопроводительница — все припожалуют в Дистрикт 12 из самого Капитолия. Интересно, Эффи всё ещё таскает тот дурацкий розовый парик или по случаю Тура Победы отважится на какой-нибудь другой нелепый цвет? Ещё с ними будет целая куча народу: обслуга, чтобы удовлетворять любое моё желание в долгой поездке на поезде, команда помощников-стилистов, чтобы наводить мне красоту перед каждым публичным выступлением. И ещё будет Цинна — мой главный стилист и друг. Это он создал те великолепные костюмы, которые в первую очередь заставили публику на Голодных играх заговорить обо мне.

Будь моя воля, я бы приложила все усилия, чтобы навсегда забыть об этих Играх. Никогда бы не заговаривала о них, убедила бы себя, что они мне приснились в страшном сне. Если бы не Тур Победы. Его всегда стратегически точно помещают как раз между двумя ежегодными Играми. Таким образом Капитолий постоянно напоминает об этом кошмаре, держит нас в страхе, чтобы не забывали, кто в доме хозяин! Мы, жители дистриктов, вынуждены не только помнить о железной хватке Капитолия, но ещё и показывать, как мы ей рады. А в этом году мне повезло быть звездой этого шоу. Я буду ездить от дистрикта к дистрикту, выступать перед восторженными толпами, которые втихомолку ненавидят меня, буду бросать взгляды сверху вниз — на лица родных тех детей, которых я убила…

Солнце неумолимо ползёт вверх, так что я тоже заставляю себя встать. Все мои суставы ноют, левая нога затекла так, что чувствительность к ней возвращается только через несколько минут энергичной ходьбы. Я провела в лесу три часа, но охотиться даже не пыталась, так что и похвастать добычей не могу. Ни для моей матери, ни для младшей сестрёнки, Прим, это большее не играет роли. Они могут теперь ходить за покупками в мясную лавку в центре города, хотя всё же свежая дичь куда лучше. А вот для моего друга Гейла Хоторна и его семьи всё по-другому: им позарез нужна наша охотничья добыча. Я не могу их подвести. Поэтому пускаюсь в полуторачасовой обход силков. Когда мы ещё ходили в школу, мы успевали после уроков проверить наши ловушки, поохотиться, пособирать съедобные растения и после этого вернуться в город и часть добычи продать. Теперь Гейл устроился работать в угольной шахте. Мне же целыми днями нечего делать, так что я взяла на себя обязанность охотиться для его семьи.

Как раз в это время мой друг, должно быть, уже пришёл на работу. Клеть, падающая с вызывающей тошноту скоростью, унесла его в недра земли, и Гейл небось уже вовсю рубит уголь в забое. Я знаю, каково там, внизу. В школе нас каждый год гоняли на экскурсию в шахты — это часть нашей учебной программы. Пока я ещё была маленькой, находиться в шахте было всего лишь неприятно: туннели, вызывающие приступы клаустрофобии, спёртый воздух, куда ни глянь — непроглядная темень. Но после того, как в шахте при взрыве погибло несколько шахтеров, в том числе и мой отец, я еле могла заставить себя войти в клеть. Эта ежегодная прогулочка стала для меня неиссякаемым источником мучений. Дважды я в ожидании её накручивала себя до такого болезненного состояния, что мама оставляла меня дома, боясь, не подхватила ли её дочь грипп.

Я думаю о Гейле, который по-настоящему оживляется только в лесу, где свежий воздух, солнечный свет и чистая, быстрая вода. Не представляю, как он выносит пребывание в шахте. Хотя нет, представляю. Он выносит, потому что это единственный способ позаботиться о матери, двух младших братьях и сестрёнке. У меня денег куры не клюют, их гораздо больше чем нужно, чтобы прокормить обе наших семьи, а он не хочет брать ни единого гроша. Скрепя сердце разрешает мне добывать для них мясо. Сам-то он, конечно, взвалил бы на себя заботы о моей семье, если бы меня убили на Играх. Я говорю ему, что это не я, это он оказывает мне услугу, у меня крыша едет целыми днями бить баклуши. И всё равно, я заявляюсь к ним с моими охотничьими трофеями только тогда, когда Гейла нет дома. Что совсем не трудно: он работает по двенадцать часов в день.

Мы с Гейлом можем теперь видеться только по воскресеньям — когда встречаемся в лесу и вместе охотимся. Воскресенье — по-прежнему лучший день недели, и всё же он не такой, как раньше, когда мы могли откровенно говорить друг с другом обо всём. Игры испоганили даже это. Я продолжаю надеяться, что с течением времени восстановится былая доверительность в отношениях, но подспудно понимаю, что напрасно надеюсь. Прежнего не вернуть.

В силки попалась неплохая добыча: восемь кроликов, две белки, а ещё бобр, ненароком запутавшийся в проволочной снасти — собственном изобретении Гейла. Он настоящий дока по части всяческих ловушек. Например, сгибает молодые, упругие деревья и привязывает к ним силки, так что добыча взлетает в воздух и хищникам её не достать. Точнёхонько балансирует тяжёлые колоды на тоненьких деревянных подпорках. Плетёт похожие на корзины снасти для ловли рыбы — той ни за что из них не выпутаться. Я иду, собираю добычу и опять устанавливаю ловушки; при этом, как бы я ни старалась, точности в балансировке, какая есть у Гейла, мне никогда не достичь. Уже не говоря о его интуиции, безошибочно подсказывающей Гейлу, где зверь пересечёт тропу. Это не просто опыт. Это природный дар, такой же, как у меня, когда я могу выстрелить в почти полной темноте и при этом уложить животное одной стрелой.

К тому времени, когда я возвращаюсь к ограде, окружающей Дистрикт 12, солнце уже стоит довольно высоко. Как всегда, я какое-то время прислушиваюсь, но характерного гудения, свидетельствующего о том, что по проволочной сетке идёт ток, нет. Его вообще практически никогда не бывает, хотя по идее всё это сооружение должно бы быть под напряжением круглые сутки. Я ужом проползаю под сеткой и оказываюсь на Луговине. Отсюда рукой подать до моего дома. Старого дома. Нам позволили сохранить его за собой, потому что формально он по-прежнему считается местом жительства моей матери и сестры. Если бы я сейчас откинула коньки, то они должны были бы вернуться сюда. А пока они живут и горя не знают в нашем доме в Посёлке Победителей. Я единственная, кто навещает этот приземистый домишко. Дом моего детства. Моя родина.