Владислав Савин - Днепровский вал

Лазарев Михаил Петрович.

Подводная лодка «Воронеж».

Баренцево море, 18 мая 1943

«В тусклом свете, отражавшемся от потолка, шкалы приборов казались галереей портретов. Круглые были лукавы, поперечно-овальные расплывались в наглом самодовольстве, квадратные застыли в тупой уверенности. Мерцавшие внутри них синие, голубые, оранжевые, зелёные огоньки подчёркивали впечатление».

Читаю Ефремова, «Туманность Андромеды». Рубка звездолета «Тантра» на наш ЦП совсем не похожа — а по сути верно. Атмосфера на борту атомной подводной лодки, совершающей длительный поход, по моему глубокому убеждению, весьма напоминает ту, что когда-нибудь будет на космическом корабле, летящем куда-то за десятки и сотни световых лет. А уж подводники гораздо больше пригодны психологически для межзвездного путешествия, чем летчики-истребители.

Мы и попали — во что-то подобное. После обсуждения всех версий происшедшего сочли наиболее вероятным предположение Сереги Сирого (командир БЧ-5) об эксперименте наших потомков из какого-нибудь двадцать третьего века. Изобретали нуль-транспортировку, чтобы годами в анабиозе не лежать, — и намудрили что-то с пространственно-временным континуумом. Или у них там случилась авария — в результате атомный подводный крейсер (проект 949А, для тех, кто понимает) с полным боекомплектом выбросило из 2012-го в 1942 год!

Сначала было дело. И очень большая злость. «Если не знаешь, что делать — поступай по уставу». Мы — «убийца авианосцев», нас натаскивали на крупную дичь вроде «Нимитца» с эскадрой. Авианосцев в кригсмарине на тот момент не водилось (достраивался «Цеппелин», но о нем после), но уж на всем прочем мы отвели душу! «Тирпиц», «Лютцов», «Шеер», «Хиппер», «Эйген», эсминцы, подводные лодки, транспорты, сторожевики — мы вымели с северного театра у немцев всё, крупнее тральщика. Немцы прозвали нас «Полярным Ужасом», не понимая, с чем имеют дело: ну не умели подлодки этих времен работать с такой скорости и глубины, с запредельных дистанций, стрелять и самонаводящимися торпедами, и крылатыми ракетами; нас не видят гидролокаторы этой войны, не достанет обычное противолодочное оружие (пока мы имеем свободу маневра в открытом море). Так это ваши проблемы, овечки: Морской Волк вышел на охоту, и кто не спрятался, мы не виноваты!

Конечно, у нас бы торпед не хватило потопить столько. Да и не может атомарина болтаться в море год без техобслуживания и пополнения запасов (топлива в реакторе хватит, а провизии — почти полторы сотни здоровых мужиков прокормить?). Как мы выходили на связь с предками, убеждая, что мы не галлюцинация и не мираж, — это история отдельная. Но обошлось — так что мы теперь официально зачислены в списки Северного Флота, с подтверждением гвардейского флага и воинских званий, состоим на довольствии, подчиняемся приказам. И принесли присягу СССР — в 2012-м в экипаже почти все присягали уже РФ.

После личный состав задавал нашему замполиту, капитану второго ранга Елезарову, всякие неудобные вопросы как, например: «А отчего в сталинской присяге говорится „клянусь беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров, комиссаров и начальников, добросовестно изучать военное дело, строго хранить военную и государственную тайну, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему народу“, а в 2012-м от всего этого осталось лишь выполнение приказов и уставов, да еще добавилось про верность Конституции РФ?» И когда и зачем из текста исчезло завершение «если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение».

Еще более важной, чем торпеды, оказалась принесенная нами информация. В отличие от героя-одиночки (читал я перед тем походом похожую фантастику, что-то про попытку возврата), наш корабль был ну очень убедительным доказательством, кто мы и откуда. И самым большим результатом нашего появления в этом мире было то, что здесь удался «Большой Сатурн» — окружение и разгром под Сталинградом не одной армии Паулюса, а всего южного крыла немецкого фронта. Это кроме снятия блокады Ленинграда уже весной сорок третьего; а немцев из Заполярья выбили даже осенью сорок второго (слишком много там у них было завязано на море — где злобствовали конкретно мы). В итоге, в этом мире не было неудачной для нас битвы за Харьков в феврале сорок третьего — и возможно, не будет аналога Курской дуги: фронт сейчас проходит по Днепру. И если учесть, что у нас, при меньших потерях, накопление боевого опыта в армейской массе шло быстрее, а у немцев наоборот, и в Советскую Армию уже поступает новая техника (как, например, танки Т-34 с 85-миллиметровыми пушками) — то и качественные изменения тоже впечатляли. В знакомой мне истории немцы окончательно потеряли стратегическую инициативу после Курска, в дальнейшем лишь огрызаясь, сопротивляясь. Здесь это произошло после Сталинграда.[1]

Не имея больше перед собой морского противника, мы стали для СССР чем-то вроде «Летучего Голландца» из книги Платова «Секретный фарватер». Триста тонн уранового концентрата из Бельгийского Конго так и не доехали до американского «Манхэттена», а лежат сейчас в трюме советского парохода, который шлепает винтами там, наверху, в охранении половины нашего Северного Флота — эсминцев «Гремящий», «Сокрушительный», «Куйбышев», «Урицкий», — ну а мы бдим на глубине двести метров, чтобы не подкралась немецкая субмарина. Сначала был абордаж у берегов Африки; не знают еще в этом времени, что такое подводный спецназ — итальянцы и англичане делают лишь самые первые шаги. Затем, так уж вышло, утонули линкор «Айова», оказавшийся у нас на пути, и авианосец «Белью Вуд», и крейсер «Бирмингем», и испанец «Сервера» — хотя янки уверены, что их корабли атаковала немецкая субмарина U-181 под командой «бриллиантового» мега-аса кригсмарине Вольфганга Люта (которого мы сдали орлам из НКВД в Полярном). Как вы, янки, любите говорить «ничего личного»: ведь мы, а теперь и товарищ Сталин, знаем, что, сделав свою Бомбу, вы станете угрожать нашей стране, желая «поставить русских на место», — ну так не обижайтесь, если на силу найдется сила![2]