Евенор — командующий армадой — стоял на носовом возвышении головного корабля. Священные волны великого Атлантического моря были неспокойны, словно сам Посейдон решил снизойти до смертных своим вниманием и принять участие в их делах. Тяжелая пентера длиной в целую треть стадия и шириной почти в половину плетра раскачивалась, словно рыбацкая лодка, и соленые брызги временами орошали одежды флотоводца, и без того пропитанные влагой, в которую превратился утренний туман. Но взгляд Евенора был мрачен совсем не по этой причине.
Геракловы столпы, хранящие вход в пролив между великим Атлантическим и малым Средиземным морями, едва виднелись в дымке. У подножия правого из них начинались пологие, удобные для пристани берега Птолемейского царства. Левый, словно обломанный клык истребленного Посейдоном морского чудовища, возвышался над землями эллинов, распространивших в последние годы свое влияние до самых вод Атлантики. Прошлой ночью их флот миновал легендарные скалы и вышел в открытое море. Теперь армаде Евенора противостояли без малого четыре сотни триер и шесть сотен диер, не считая огромного числа легких монер и торговых судов с припасами…
Задумавшись о судьбах государств по ту сторону Геракловых столпов, эллины заключили союз с доброй половиной соседей, сумев объединиться под знаменем Афин. Сирия, Нубия, Македония… Даже Палестина и молодое Египетское царство. И хотя известно, что фракийцы, например, слабые воины, а однорядные финикийские монеры годны скорее для торговли, чем для морского боя, численное превосходство объединенного флота против армады Евенора было пятикратным.
Флотоводец подавил вздох и повернулся к служителю Недоступного храма, воздвигнутого во славу Посейдона. Голос его перекрыл шум пучины:
— Ты слушаешь эфир, посвященный? Из обиталища царей все еще нет известий? Мне нужно знать, будет ли использован Молот Атланта, или мы должны драться сами.
В ответ служитель качнул головой. Из-под плотной белой накидки на миг пробилось блистание благородного орихалка, привнесенного в кожу головы в виде священного узора.
— Известия есть, благородный, я получил их только что. Совет архонтов и Владыка царей приняли решение: они позволяют тебе ударить Молотом Атланта, если того потребует происходящее.
Евенор мрачно кивнул — чего-то подобного и следовало ожидать. Цари десяти уделов Острова во главе со своим Владыкой готовы были пировать неделями, называя это советом архонтов. Они были готовы ловить быков в роще при святилище Посейдона, приносить их в жертву, пить разведенную в вине кровь и давать друг другу хмельные клятвы — чинить суд суровый, но справедливый… Лишь к одному они не были готовы — к ответственности за решение, от которого зависела судьба народа, рожденного из чресл божества.
— Я понял тебя, — произнес флотоводец. — Передай в свой храм, что я прибегну к опасному только в крайнем случае. И если это случится, пусть твои братья молят Посейдона о снисхождении.
Флотоводец опять всмотрелся в горизонт. Эллины были еще далеко для залпа катапульт, но уже слишком близко, чтобы он мог позволить себе колебаться дальше.
— Труби тревогу, Элассип, — приказал Евенор пентерарху по правую руку от себя. — Битва все-таки начнется.
— Мы готовы, благородный, — отозвался командир корабля. — Приказывай.
Флотоводец молча кивнул и в последний раз осмотрел свою армаду. Четыреста кораблей: тяжелые и прочные пентеры с пятью рядами весел, способные ударом тарана пробивать до середины корпуса двухрядные диеры эллинов, а однорядные финикийские монеры просто разламывать пополам. Превосходство вражеского флота было велико, но каждый корабль Евенора стоил трех. Только быстрые и маневренные триеры афинян были по-настоящему опасны для защищенных бревенчатым поясом бортов пентер. К счастью, командующий вражеским флотом не позаботился сосредоточить их для фланговых ударов, а во встречном бою преимущество будет на стороне сыновей Посейдона.
Время сомнений прошло. Флотоводец поднял руку, помедлил мгновение, чтобы его знак увидели на ближайших судах, и, наконец, указал ею в сторону врага.
Боевой рог за его спиной протрубил атаку, и этот рев подхватили сигнальщики остальных кораблей армады. Сотни весел ударили по воде, тяжелые суда, разворачиваясь фронтом, двинулись навстречу противнику. Морской бой — скорее испытание выдержки, чем решимости. Здесь ничто не происходит слишком быстро. Полчаса, отпущенные на сближение флотов, — вполне достаточное время, чтобы закончить последние приготовления.
Солдаты развешивали над палубами навесы из сырого войлока для защиты от горящих стрел и дротиков. Служители занимали свои места у катапульт и рядом с пентерархами, чтобы без задержек сообщать им приказы командующего. За борта выдвигались деревянные пики с проложенным вдоль древка медным стержнем для поражения гребцов противника огнистым сиянием, которое невежественные олимпийцы называют молниями своего Зевса.
Флотоводец следил за тем, как армада готовится к битве, а перед его глазами стояла совсем другая картина…
— Я не хочу, чтобы ты уходил, — шептала Клейто ему на ухо в предрассветной тишине, а руки ее, подобно двум ласковым кошкам, обвивали его торс. — Зачем Владыке снова понадобился воин? И зачем ты стал лучшим из воинов?.. Не отвечай, я знаю. Ты сделал это, чтобы чаще уходить из дома. Если бы я могла поквитаться с твоими пентерами, как с соперницами!
Что может воин ответить на такие слова? Во все времена только одно:
— На то воля богов, женщина. Ты не успеешь соскучиться, этот поход не продлится дольше трех месяцев. Я вернусь или позову тебя в Европу.
— Мне не нужна Европа, мне нужен ты. Кто решил, что исполнение Предначертания важнее, чем счастье двоих?
— Ты знаешь: Владыка и совет.
— Конечно, — с грустью согласилась Клейто. — Скажи еще, что это был сам Атлант, — она привстала и продекламировала: — «…И должны будут сыны Посейдона властвовать в Средиземноморье и Европе, неся народам просвещение, достаток и благоденствие…»
— Все верно, — вздохнул Евенор. — Вот только нашим архонтам не терпится вписать свои имена на орихалковой стеле рядом с первым из царей. Мы выступаем раньше времени, лет примерно на сто. Да к тому же лишь с третьей частью войска от названного Атлантом числа.
— Почему ты не сказал об этом Владыке?
— Потому что он звал к себе воина, а не политика. Меня спрашивают только о том, как я буду побеждать.
