Александр Бушков
Золотой Демон
Ибо человек не знает своего времени. Как рыбы попадаются в пагубную сеть, и как птицы запутываются в силках, так сыны человеческие уловляются в бедственное время, когда оно неожиданно находит на них.
Екклесиаст, 9, 12Ведь зарекался же брать стекло в походы и путешествия, — не без грусти повествовал штабс-капитан Позин, роясь в позвякивающих мешочках. — А тут решил, что это, собственно, не поход уже и не путешествие, а поездка в одну сторону перед полной и окончательной отставкой, или, как говаривали прадеды, абшидом. Вот и купил дюжину стеклянных чарочек Капитолине Петровне в подарок — красивы были, заразы… И угораздило ж в Омске надербаниться с уездным статистиком Данилой Петровичем, за отсутствием военных сокомпанейцев. Оно, конечно, с одной стороны, посидели славно, Данила Петрович на вид сущий вам интеллигент, очки смешные носит, а вот поди ж ты, касаемо мастерского пития водки, не уступает иным обер-, а то и штаб-офицерам… С другой стороны, возвратись в кибитку и будучи зело колеблем, плюхнулся прямо на тючок со стопочками, да так справно, что ни одна не уцелела…
Он выставил на крышку чемодана, исполнявшего роль импровизированного стола, большие серебряные чарочки. Поручик Савельев присмотрелся. Судя по диковинным узорам и арабской вязи, оные вполне могли происходить из среднеазиатских трофеев его нового знакомого.
— Кокандская памятка, ага, — кивнул штабс-капитан Позин. — Когда штурм успешно завершился, прекратилось всякое сопротивление и началась обычная сумятица, идем это мы с капитаном Меншуткиным по улочке, вдруг выскакивает из одного дома этакий налим — борода хной крашена, чрево, как у бабы на сносях. И начинает перед нами, как в сказке, сокровища метать — посуды разнообразные серебряные, вплоть до кувшинов с блюдьями, монеты всякие, самоцветы какие-то… Оно что оказалось? Он, персидская лопатка, полагал, что мы, как у них самих, у персюков то бишь, принято, начнем немедленно дом его грабить, над женами охальничать… Откупался, стало быть, по-русски лопотал — он, вишь, в Оренбурге торговлю вел, нахватался… Ну, что… Говоря по правде, простые солдатики, да и казачишки — уж те особенно и завсегда! — после штурма там и сям того-сего прибарахлятся, да и насчет прочего… Однако господа русские офицеры не мародерничают-с и уж тем более не охальничают над женским полом — не англичане, чай… Велели мы ему матерно подношения назад забрать… но вот насчет чарочек не удержались, взяли по паре-тройке. Ибо для русского человека чарочка — вещь необходимая, и ее обретение с мародерством ничего схожего и не имеет, я так думаю…
Рассказывая все это, он сноровисто пластал складным ножиком краюху хлеба, хозяйственно разогретого на крохотном спиртовом пламени бульотки, резал сало с толстой коричневой покрышкой мяса и тугие малосольные огурчики, преисполненный того радостного нетерпения, что охватывает русского человека перед употреблением известных напитков. Расположив все это на холстинке, присмотрелся, склонив голову к плечу:
— Благолепие… Не парадный обед в офицерском собрании, конечно, ну да в походах бывало и гораздо хуже…
Раскупорил полуштоф, целясь горлышком на стопочки, предусмотрительно поинтересовался:
— А вот не будет ли Елизавета Дмитриевна на меня в претензии, что я вас совращаю питием? Как вообще ваша дражайшая половина к сему относится? Без претензий?
— Безо всяких, — весело сказал Савельев. — С совершеннейшим пониманием.
Водочка весело булькала. Штабс-капитан Позин вздохнул:
— Эхе-хе… По молодости они все без претензий и с пониманием… Откуда только с бегом времени другое отношение берется… Ну что же, благословясь? За что бы нам… Ага! А выпьем-ка мы за благополучное завершение вашего чуточку загадочного перемещения…
— Пожалуй, — подумав, кивнул Савельев.
Стопочки звякнули, потом утвердились на чемодане, опорожненные. Господа офицеры закусили. Огурцы были холоднющие, как и подобало съестным припасам, двое суток странствовавшим в кибитке посреди зимних снежных просторов, да и сало оказалось под стать, но подобные неудобства в сочетании с водочкой не такими уж неудобствами и предстают…
— Значит, вы по-прежнему полагаете, Андрей Никанорыч…
— Уж не обессудьте, Аркадий Петрович… Не я полагаю, а тридцатилетняя служба навык придала и порядкам обучила… Видится мне в вашей бумаге нечто странное, видится… Ну, ладно. Расформировали полк — дело житейское. Офицеров, как и солдат — кого куда, а одному-единственному, то бишь вам, выпал Санкт-Петербург… Тоже случается. Мало ли какие причудливые пертурбации военное делопроизводство выписывает. Однако! В жизни не помню, чтобы так предписания составлялись. «В распоряжение штаба Санкт-Петербургского военного округа» — понятно, этак и пишется. Но вот не возьму я в толк уточнения: «В распоряжение полковника Клембовского». Ну не бывает так! В распоряжение штаба, канцелярии, департамента, управления… Испокон веков. А вот в распоряжение отдельного какого-то офицера… Не бывает. И потому прежде всего, что сие сугубо неправильно. Вот добирались вы месяц до Петербурга, прибыли, ан глядь — означенный полковник переведен к новому месту службы, от дел отставлен, в отставку вышел, а то и, не дай Боже… И что? Бродите вы с этакой бумаженцией по штабам, выспрашиваете, кто ныне полковника Клембовского замещает, а штабные не сразу и сообразят… В распоряжение большого чина — это еще случается, а вот чтобы на деревню куму Мокею, то бишь обычному, надо полагать, штабному полковнику… Странно это.
— Пожалуй, — кивнул поручик. — Но ведь предписание выписано должным образом в соответствующей воинской канцелярии…
— Да кто ж спорит… И тем не менее странновато это, рубите мне седую голову. Хотя леший его ведает. Нынче в военном ведомстве, куда ни кинь, реформы да реформы, может, и правила делопроизводства поменяли, да кто ж об этом будет ставить в известность захолустных армеутов наподобие меня… — он разлил по стопочкам и с нескрываемым любопытством спросил: — Может, у вас рука какая в Петербурге? Все ж дворянин…
Стопочки пустыми приземлились на холстинку.
— Ни руки, ни родственников, — сказал поручик веско. — Да и дворянство, если по совести… Бюрократический продукт. Есть, оказывается, такой параграф. «Когда дед и отец состояли в службе и в чинах, приносящих личное дворянство не менее двадцати лет каждый, то сыну, по достижении семнадцатилетнего возраста и по вступлении в службу, дозволяется просить дворянства потомственного». Ну, а поскольку так и обстояло, то отец с дедушкой настояли на подаче мною прошения.