– Ты не поверишь, – предупредил Егор.
– Это уж моя забота… Кстати, отлично выглядишь. Посвежел как-то, помолодел… по-моему, даже поправился. Пить, что ли бросил?
– Да не то, чтобы бросил… – пожал плечами Егор. – Хотя два дня уже не употреблял, это верно.
– Два дня для такого дела и в нашем возрасте маловато, – авторитетно заявил Володька. – Это в двадцать пять двух дней хватало. Даже ещё в тридцать. А теперь неделя нужна, как минимум.
– Смотря сколько времени перед этим пить, – охотно включился в тему Егор. – Ежели, скажем, дня три-четыре, то, пожалуй, действительно недели хватит.
– Сколько времени, – сказал Володька, – и в каком количестве и, разумеется, качестве. Хотя мне уже ничего не помогает – хоть пей, хоть не пей… Старею, видать. Утром гляжу в зеркало и думаю: «Ну и рожа у тебя, Шарапов!»
– Брось, ты ещё крепкий старик, Розенбом!
– Вот именно, что старик…
Егор внимательно поглядел на друга. На старика Владимир Александрович Четвертаков похож не был. Был он похож на полного сил сорокалетнего мужчину в самом соку, каковым, впрочем, и являлся.
– Хандришь, – заключил Егор. – Сейчас я тебе расскажу свою историю, и ты про всякую хандру, а также сплин, тоску и депрессию забудешь надолго.
И Егор рассказал. С самого начала.
Друг Володька слушал не перебивая. И хотя ироническая усмешка не сходила с его лица на протяжении всего рассказа, по особому блеску тёмно-карих, почти чёрных, глубоко посаженных Володькиных глаз, Егор понял, что история заинтересовала его друга.
– И вот я у тебя, – закончил он и закурил. – Что скажешь?
– Что скажу… – Четвертаков запустил длинные крепкие пальцы в свою жёсткую, уже с заметной проседью чёрную шевелюру, взъерошил волосы, потом снова их пригладил и уставился на Егора пронзительным взглядом. Егор спокойно выдержал атаку.
– Врёшь, – убеждённо заключил Володька. – Причём совершенно не понятно зачем. Заработал денег, отрихтовал и покрасил свой тарантас, лобовое стекло сменил… хвалю. Но врать-то зачем?
Егор улыбнулся.
– Пошли прокатимся? – вкрадчиво предложил он.
– Вот интересно, – задумчиво проговорил Володька. – Что ты будешь делать, если я соглашусь?
– Пошли, пошли, – Егор поднялся с кресла. – Надевай рубашку, штаны и пойдём.
– Штаны на мне уже есть, – гордо сообщил Володька и, подумав, зловеще добавил. – Ну ладно, сам напросился.
На улице Володька долго ходил кругами вокруг сверкающего гладкими синими боками «жигулёнка», присматривался, приглядывался, притрагивался и даже, кажется, принюхивался. Осмотрел колёса, заглянул под днище и потребовал открыть капот, что Егор с готовностью исполнил, наслаждаясь в душе производимым впечатлением.
Когда Володька опустил крышку капота и поднял голову, недоверчивую иронию на его лице давно сменило выражение озадаченности пополам с какой-то детской обидой.
– Шутки шутим, значит, – пробормотал он, усаживаясь за руль. – Садись давай, покатаемся.
И они поехали кататься.
Удовольствие кататься с Владимиром Александровичем Четвертаковым, мастером спорта по авторалли, было сравнимо разве что с удовольствием спать с женщиной, которая никак не может для себя решить: немедленно вас трахнуть или же немедленно прирезать. Агрессивный стиль вождения, помноженный на мастерство, даёт неоспоримое преимущество на дороге, владеющему в должной мере тем и другим. При этом, как не парадоксально, окружающие водители и пешеходы находятся в относительной безопасности, – тот, кто умеет, не допускает создания угрозы дорожно-транспортного происшествия. А Владимир Александрович Четвертаков умел.
Покрышки дымились, мотор ревел, деревья, люди и дома мелькали. В салоне на полную мощность гремело радио, которое ещё позавчера издавало лишь хрип и свист. Володька поймал какую-то французскую станцию, которая гнала в эфир древние хиты вечно чудной Эдит Пиаф, и Егор подумал, что если весенний городской пейзаж за окном сменить на загородный зимний, а его «жигуль» на какой-нибудь «опель» (или что там было) образца сорок третьего года, то они с Вовкой будут прямо почти как Штирлиц и пастор Шлаг из кинофильма «Семнадцать мгновений весны».
Впереди на перекрёстке загорелся красный, и Володька затормозил так, что сразу стало ясно: ремни безопасности в машине предусмотрены не зря.
– Ну что? – спросил Егор, протягивая руку и убирая голос француженки до минимальной слышимости.
– Не могу понять, как твой приёмник ловит эту волну. Он раньше и «Радио России»-то принять не мог, не говоря уже о «Маяке».
– Приёмник! – фыркнул Егор. – Я тебя о самой машине спрашиваю!
– Какие-то чудеса, – пожал плечами Володька. – Погоди, я ещё толком не разобрался.
Где-то сзади и справа привычный городской шум прорезал испуганно-возмущённый женский крик, тут же сменившийся вульгарнейшим матом. Ругался уже мужчина. И ругался тоже громко.
Друзья синхронно обернулись.
По правому от них тротуару бежала девушка. Была она в короткой джинсовой юбке, ярко-красной майке и туфлях на высоких каблуках. В правой руке – сумочка, в левой – пакет. За девушкой, прихрамывая, гналась здоровенная обезьяна – коротко стриженная, откормленная, молодая и наглая. Богатая, видать, обезьяна. Из новых. Одной рукой обезьяна держалась за причинное место, а другой размахивала и при этом грязно и примитивно ругалась на всю красивую весеннюю улицу.
– Вот блин с горохом! – охнул Володька. – Догонит ведь, гад. На каблуках и в юбке ей не убежать.
Обычно Егор в подобные ситуации не вмешивался. И вот почему. Женщины и девушки – вообще загадочные существа, а ростовские женщины и девушки – то ли из-за своей броской красоты, то ли из-за знаменитого южно-казачьего темперамента – в особенности. Никогда не знаешь, что ей именно сейчас взбредёт в прелестную головку. Может, ей без хорошей трёпки от любимого жизнь не в кайф? Егор однажды, лет десять назад, полез заступаться на улице за девушку, которую крепко трепал поддатый парень, и получил сразу с двух сторон. От него, и от неё. С тех пор зарёкся. Но, как видно, всякому зароку – свой срок, потому что он, повинуясь безотчётному порыву, распахнул заднюю дверцу и крикнул девушке:
– Сюда, заяц!
Беглянка сориентировалась мгновенного и уже через две секунды влетела в салон с криком:
– Гони!!
Володька, не раздумывая, рванул с места (благо, как раз загорелся «зелёный») и повернул налево, к Дону.
– Тебя куда отвезти, солнышко? – спросил он, не оборачиваясь.
– Этот козёл за нами едет, сообщило «солнышко», глядя в заднее стекло. – На чёрном «мерсе». И вообще их там четверо.
