Наконец гроб опустили, присыпали и, разогнав напоследок выстрелами окрестных галок, стали расходиться. На поминки Сарычев не пошел, а по пути в «управу» приобрел литровую бутыль не нашей, прозываемой зловеще — «Черная смерть», водяры, кое-чего на закусь и, заперевшись в кабинете, сходу принял на грудь стакан. Водка была неплохая, однако майора никаким образом не взяло, и, пожевав краковской колбаски, он пить более не стал, а поинтересовался насчет ответа на запрос воякам. Удивительно, но тот уже пришел, и вскоре выяснилось, что РБГ-48 — это психогенное отравляющее вещество, созданное для защиты горячо любимого отечества от происков кровавых империалистов. Трепещите, недобитые буржуи и другие классовые враги, — данное химическое соединение в боевой обстановке мгновенно вызывает стойкие и необратимые изменения в психике людской, и никакой противогаз вам не поможет. Достаточно всего одной стомиллионной доли грамма, чтоб человек стал заторможенным, подавленным скотом, охваченным апатией и безотчетным страхом.
«Эх, люди, люди, почему мы хуже твари любой», — подумалось майору, и он уже совсем было решился налить себе еще, как внезапно ожил телефон внутренней связи. Звонил почти-генерал, и Сарычева удивила обеспокоенность, явно различаемая в его обычно монотонном и размеренном голосе.
— Александр Степанович, хорошо, что ты уже здесь, третий раз тебе звоню, — что-то уж слишком экзальтированно произнесло начальство и, добавив уже спокойней: — Зайди ко мне, — отключилось.
— Нашел время, гад, — вслух сказал майор осуждающе и, откусив еще краковской, не спеша двинулся длинным, прямым коридором.
Почти-генерал в общем-то был такой, как всегда, — подтянуто-волевой, — но наметанный сарычевский глаз сразу заметил на его лице не то чтобы страх, а растерянность какую-то, проистекавшую от непонимания происходящего.
— Ну что, похоронили? — спросило начальство, а майор, подумав про себя: «Сам-то ты где, сволочь, был?» — ответил: — Присыпали.
Почти-генерал для приличия секунду помолчал, а потом безо всякого перехода сообщил:
— Дело твое «федералы» забирают. Документы для передачи подготовь.
Заметив выражение крайнего неудовольствия на сарычевской физиономии, он разложил веером на столе пачку фотографий и, ткнув в них пальцем, сказал повелительно:
— Взгляни.
Фотобумага была еще ощутимо влажная на ощупь, и майор понял, что отпечатано совсем недавно, а когда посмотрел на снимки, то осознал истинную причину почти-генераловой растерянности. На них были изображены повязанные Сарычевым третьего дня клиенты, парившиеся в ИВСе — изоляторе временного содержания. Каждый из них лежал скрючившись на полу своего «сейфа» — одиночной камеры — и неподвижно смотрел на покрытый цементной «шубой» потолок. Но даже не наличие трех жмуров в тщательно охраняемом ИВСе изумило Сарычева, а удивительно схожее, ни с чем не сравнимое выражение крайнего ужаса на их перекошенных лицах. Что могло так испугать этих людей, чтобы замер в немом крике рот и глаза почти вылезли из орбит? Майор оторвал взгляд от снимков и коротко спросил:
— Причина смерти?
Почти-генерал шевельнул плечом и нехотя отозвался:
— Результатов вскрытия пока еще нет, а органолептикой не взять — на телах какие-либо следы отсутствуют. — Мгновение помолчал и добавил: — Ты голову особо-то не ломай, и так забот хватает. Твое дело пока — документы «федералам» передать. Понял меня?
— Сделаем, — сказал Сарычев и, прикинув, что за два дня работы их с гулькин хрен не наберется, плюнул на все и поехал домой.
Опять откуда-то налетели тучи, засыпая город опротивевшим снегом, машины еле тащились по нечищеной мостовой, и, когда майор подъехал к своему дому, было уже совсем темно. Лампочку на его этаже кто-то свистнул, и Александр Степанович долго не мог попасть ключом в прорезь замка, а когда наконец начал дверь открывать, то сразу почувствовал неладное — ригель был не закрыт, и ни он, ни Ольга так квартиру не запирали никогда. Заскочив в прихожую, майор включил свет и обомлел — вначале ему показалось, что хату поставили на уши: куда-то подевалась почти вся мебель, телевизор с видиком, — но, когда Сарычев вспомнил утренний разговор с супругой, все встало на свои места. Непонятно было другое — почему была так закрыта входная дверь. Однако уже через секунду Александр Степанович это понял, когда прошел на кухню и зажег свет.
На столе рядышком лежали сиамские хищники. Видимо, их убивали медленно, и от боли вся шерсть на них встала дыбом. От кошачьих голов почти ничего не осталось, и распростертые в кровавой луже истерзанные останки зверьков различались только по форме: кошка ждала котят. Сарычев подошел поближе, зачем-то потрогал уже остывшие, сразу ставшие такими беззащитными и маленькими тела, и внезапно дикая, не сравнимая ни с чем ярость охватила его. Он вдруг ощутил, что испытывает воин, когда вонзает свой клинок в горло врага и, глядя ему пристально в глаза, разворачивает острую сталь в дымящейся ране. Дикий, продолжительный крик вырвался из груди майора, однако усилием воли он справился с собой, и когда раздался телефонный звонок, то сказал в трубку совершенно спокойно:
— Слушаю.
— Александр Степанович, вы в Англии не бывали? — спросил его издевательски мужской голос, а когда Сарычев ответил: «Не доводилось», то разговор продолжили: — Так вот, у них поговорка есть «Любопытство сгубило кошку». А мы ее переиначили по-нашему: любопытство хозяина сгубило кошку.
Сарычев услышал, как на том конце линии громко захохотали, а потом очень серьезно-мужской голос произнес:
— Разжевал, мент поганый? — И трубку бросили.
«Ну и денек сегодня — сплошные похороны». Майор не спеша прошел на кухню и бережно упаковал кошачьи трупы в один целлофановый пакет — жили вместе, пусть и в земле лежат бок о бок, — потом убрал кровищу и только задумался о месте захоронения, как проснулся пейджер сигнализации его машины. Кинувшись к окну, Александр Степанович с высоты шестого этажа углядел, как в гнусном свете фонаря какие-то люди пинают ногами его «семерку». Для издерганных нервов это было уже слишком, — перекладывая на ходу ПМ из кобуры в карман, майор стремглав рванулся в темноту парадной, забыв о всякой осторожности.
Недаром говорят на Востоке, что гнев — худший учитель. Внезапно, словно натолкнувшись на невидимую преграду, Сарычев замер, что-то темное мягко обволокло его сознание, и он почувствовал, как стремительно проваливается в бесконечную бездну мрака.
Когда сознание вернулось к нему, майор ощутил, что лежит скрючившись, как заспиртованный недоносок в банке, в темном холодном закуте. Резко воняло бензином, связанные за спиной руки упирались во что-то морозно-железное, и, несмотря на сильную боль в накрытой чем-то вроде наволочки голове, Сарычеву стало ясно, что он находится в багажнике. Чтобы не задубеть окончательно, он задержал дыхание и принялся сокращать те мышцы, которые еще слушались, а между тем машина, как видно, съехала с шоссе на проселок, и больше часа майорские бока близко знакомились с запаской и тяжелой сумкой с шоферским инструментом. Наконец лайба остановилась, было слышно, как завизжали створки широко открываемых ворот, и под злобно-захлебывающийся лай тачка въехала за ограду. Захлопали двери, машину ощутимо качнуло, и Сарычев услышал скрип снега под быстрыми шагами сильных мужских ног, сопровождаемый невыразительным голосом с хрипотцой:
