Молодой человек, ободренный верой и теплотой слов святого отца, встрепенулся, но тут же осел.
— Жители Борэ и Гуатэ думают, что это я совершил тринадцать убийств. Они хотят меня казнить, и я с радостью приму смерть, потому что уже устал жить. Но самое ужасное то, что вас, ни в чем не повинного святого человека, обвинили в соучастии. Пожалуй, я совершил еще один грех, впутав вас в эту темную историю.
— Не корите себя, сын мой, — ласково сказал Иридий, — на всё есть воля Божья, и если мне суждено сегодня расстаться с жизнью, то я, как и вы, с радостью приму смерть, а если мне суждено избежать казни, то с такой же радостью я приму жизнь.
Ближе к полудню стражники вывели заключенных из темницы и под многочисленным конвоем, закованных в цепи, повели на площадь, где всё уже было приготовлено для казни. Иридия и Германа ввели на деревянный помост и заставили продеть головы в железные петли, прикрепленные к толстому столбу. Петли тут же затянули так, что голова не могла высвободиться. Затем помост убрали, и толпа скопившихся на площади зевак, не смотря на моросящий дождь, одобрительно загудела, увидев, как много дров лежит в этот раз подле столба.
Приговор прочли еще раз, после чего дрова облили маслом. Не дожидаясь, пока костер запалят, Герман прокричал:
— Одумайтесь, о несчастные! Вы казните демона и убийцу, и я согласен принять справедливую смерть. Но вы также казните совершенно невиновного человека, хорошо вам известного святого отца Иридия! Одумайтесь! Если этот человек и виновен в чем-то, так только в той доброте, которую оказал мне, не зная, кто я на самом деле.
— Наглая ложь! — выкрикнули из толпы. — Иридий не явился на отпевание отца Ламиуса! Вместо исполнения священного долга он якшался с демонами!
Отец Иридий, потрясенный таким большим скоплением народа, собрал силы в кулак и громко сказал:
— Как говорит этот молодой человек, я ничего не знал о его проклятии. Но даже если бы я знал сие, то всё равно помог. Забота о живом человеке важнее заботы о мертвом.
С двух сторон к столбу двинулись солдаты с факелами. Заметив это, Герман еще громче закричал:
— Вы казните меня, потому что думаете, будто я повинен в смерти тринадцати жителей Гуатэ. Да, на моих руках кровь невинных, но среди них нет никого из этих краев. Перед тем, как вы запалите костер, я хочу сказать: настоящий убийца находится среди вас. Он и сейчас здесь! Его имя...
Вдруг капитан городской стражи заорал:
— Убейте это крикливое отродье!
Два лучника, державшие стрелы наготове, разрядили луки. Герман, пронзенный насквозь, всё пытался донести до людей имя настоящего убийцы, но рев ликующей толпы сделал его попытки тщетными. Вспыхнуло масло, и дрова вмиг разгорелись.
Отец Иридий видел, как вспучились вены на руках и шее Германа, как юноша несколько раз судорожно дернулся, а потом произошло нечто из ряда вон выходящее. Молодой человек в одно мгновение увеличился в размерах и покрылся густой черной шерстью. Державшая его за горло железная петля со звоном лопнула, а дощечка, на которой он стоял, не выдержала веса чудовища и сломалась. Существо, больше не напоминающее человека, с рыком выскочило из пламени в сторону толпы. Раздались крики ужаса и пронзительный визг женщин, но в поднявшемся хаосе звуков зверь услышал тихую просьбу отца Иридия:
— Сын мой, избавь меня от страданий!
Волкодлак повернул голову, направив горящий, как сам огонь, взор на святого отца.
— Господи, прости несчастным грехи их. Да прибудет царствие твое, Господи, да будет воля твоя, Госпо... — Иридий беззвучно молился, когда волкодлак Гивон подпрыгнул и перекусил ему глотку.
Затем чудовище, чья шерсть дымилась и тлела, обожженная огнем, огромными прыжками приблизилось к капитану городской стражи и повалило того наземь. Но не успел капитан коснуться спиной мокрой земли, как стал точь-в-точь таким же волкодлаком. Черные демоны завертелись в смертельной битве, испуская дикий рев и поднимая тучи пыли. Когда копейщики из числа стражников сумели извернуться и пронзили Гивона многочисленными копьями, он сомкнул огромные челюсти на глотке своего врага.
Волкодлаки издохли одновременно, и когда пыль улеглась, посреди площади в луже крови лежали два обнаженных человека...
* * *
Ближе к концу ноября я стал чувствовать необъяснимое чувство тревоги, которое с каждым новым днем становилось все сильнее. Я стал неусидчивым, постоянно мерил квартиру шагами и не находил покоя, как лев не может найти успокоения в своей клетке. Я изо всех сил старался забыть свою встречу с оборотнем, но не мог этого сделать. Не стоило великого труда догадаться, почему именно мною безраздельно владела тревога, иногда перерастающая в почти панический ужас. И чем дольше думал об этом, тем больше становилось не по себе.
Приближалось полнолуние. Приближалось время, когда для меня все станет окончательно ясно. В ночь с третьего на четвертое декабря полная луна взойдет над городом, и тогда я узнаю, в самом ли деле стал тем, кем так не хочу быть...
Я потерял сон и аппетит, совершенно не следил за своим внешним видом, не знал, что происходит во внешнем мире, потому что телефон и телевизор, посредством которых я мог бы это выяснить, были безнадежно сломаны.
Наверное, мне казалось, но плэйер почему-то чаще других выбирал именно ту песню, которая начиналась словами:
Задумывая чёрные дела,
На небе появляется луна...
Чтобы отвлечься от нехороших мыслей, я слушал музыку, впадал при этом в полусонное, «трансовое» состояние.
...И мы с тобой попали на прицел.
Я вздрагивал, вдумываясь в смысл песни. Становилось страшнее, жуткий холод сковывал тело от пяток до зубов, которые иногда начинали непроизвольно стучать. Мне постоянно хотелось укутаться поглубже в тёплое одеяло и ни за что, ни под каким предлогом не высовывать голову.
Когда подошло время «икс», я находился на грани безумия. Вечером третьего числа я готов был продать душу Дьяволу, лишь бы избавиться от чудовищно гнетущего ощущения приближающейся неизбежности, страшной и ужасной неизбежности. Внезапно мне показалось слишком душно и тесно в квартире, и я, накинув осеннюю куртку, выбежал на улицу.
Смотри же и глазам своим не верь:
На небе затаился чёрный зверь,
В глазах его я чувствую беду...
Луны видно не было, ее скрывала плотная занавесь облаков. Держась в тени фонарей, стараясь не попадаться на глаза случайным прохожим, я побежал к парку, который находился в двух кварталах от моего дома. Это был обширный парк с высокими деревьями, а в центре располагался красивый пруд. Влюбленные парочки любят здесь ошиваться, и я когда-то гулял по тенистым аллеям со своей подругой...
