Но Куай-Гон и Талла настояли на том, чтобы такие меры были приняты, и Йода их поддержал. Безопасность детей — вот о чём они беспокоились в первую очередь.
В воздухе Храма теперь витал дух недоверия. Ученики смотрели друг на друга с подозрением. Когда Куай-Гон и Талла вызывали их для бесед, дети видели в поступках сверстников явные улики. Однако невозможно было поверить, что кто-нибудь из учеников оказался способен на подобную омерзительную выходку.
Этим учеником был Брук.
— Я знаю, что это точно не кто-нибудь из старших учеников, — спокойно сказал он Талле и Куай-Гону, когда они вызвали его. — Мы же были на тренировке все вместе. Я даже представить себе не могу, чтобы кто-то из нас хотел нанести вред Храму!
— Трудно заглянуть в душу другого, — заметил Куай-Гон.
— Я был последним, кто оставался в зале вчера вечером, — сказал Брук. — Вы, конечно, знаете, что несколько месяцев назад я был наказан из-за моей раздражительности. Но я занимался с магистром Йодой и многое исправил в себе. Хотя, думаю, я всё ещё под подозрением, — Брук спокойно выдержал пристальный взгляд Куай-Гона.
— Мы пока что никого не подозреваем, — уверила мальчика Талла. — Ты видел вчера вечером что-нибудь странное? Подумай, как следует.
Брук закрыл глаза и долгое время молчал.
— Ничего, — сказал он наконец. — Я выключил свет и ушёл. Мы никогда не закрываем залы. Вызвал лифт, поехал в столовую. Весь вечер был с моими друзьями. Потом лёг спать.
Куай-Гон кивнул, подтверждая, что верит словам Брука.
Они с Таллой даже сами не знали, что именно ищут. Они просто собирали информацию, пытаясь узнать, видели ли дети что-нибудь необычное, даже если это не казалось сейчас таким уж важным.
Они отпустили Брука, и Талла со вздохом обратилась к Куай-Гону:
— Думаю, он прав. Не могу представить, чтобы кто-нибудь из старших учеников такое натворил. Они же джедаи…
Куай-Гон устало потёр лоб.
— И никто не слышал, чтобы какой-нибудь ученик недавно был в гневе или в депрессии. Всё как всегда — плохо сделанное упражнение или мелкая ссора… — в раздумье он забарабанил пальцами по столу. — Пока что только Брук однажды вышел из себя.
— Йода говорит, что он стал намного лучше, — заметила Талла. — И сам Брук сказал, что раздражительность свойственна его характеру, и он работает над собой. Он признал то, что не в его пользу: он последним был в этом зале. Я не почувствовала в нём Тьмы. Такой честный мальчик просто не мог натворить ничего подобного…
— Или он себе на уме, — заметил Куай-Гон.
— Ты подозреваешь его?
— Нет, — сказал Куай-Гон. — Я не подозреваю никого… и всех…
— Мастер Талла! — вдруг в дверях комнаты собеседований появился Ту-Джей. — Я пришёл, чтобы проводить вас в столовую.
Талла скрипнула зубами.
— Я занята.
— Пора принимать пищу, — пропел Ту-Джей.
— Я сама могу дойти, — бросила Талла.
— Это на пять уровней ниже…
— Я знаю, где это!
— Слева в трёх сантиметрах от вас лежит блокнот…
— Я знаю! И сейчас он полетит тебе в голову!
— Я вижу, что вы заняты. Я ухожу, — прогудел Ту-Джей дружеским тоном и выкатился.
Талла опустила голову на руки.
— Напомнишь, что мне нужна парочка вибросвёрл, хорошо, Куай? Надо будет, и в самом деле, раскурочить этого дроида.
С тяжелым вздохом она подняла голову.
— Это расследование всем в Храме нервы помотает. Я чувствую серьезное возмущение в Силе.
— Я тоже чувствую.
— Боюсь, что всё это вытворяет не ученик, а кто-то извне. Тот, кто ненавидит нас. Кто хотел бы видеть нас сломленными и отчаявшимися.
— Тот, у кого есть далеко идущие планы, ты это хочешь сказать? Этого ты опасаешься? — Талла подняла на него встревоженные изумрудно-золотистые глаза. — Я боюсь этого больше всего.
— Вот и я тоже, — тихо проговорил Куай-Гон.
Оби-Ван устало брёл по городским улицам. Он пережил три тяжёлых дня работы в Группе Безопасности. Было трудно, но зато им удалось нейтрализовать основные направления города. Остались только изолированные участки. Большая часть оружия была собрана и складирована в хорошо охраняемом арсенале. Безопаснее было бы хранить оружие вообще за городом до того момента, пока Совет не примет решение уничтожить его. Кеноби решил, что внесёт такое предложение на следующем заседании совета.
Со свинцового неба пошёл редкий снег. Вот-вот должна начаться зима. В ближайшее время людям понадобится топливо, а для решения этой проблемы ещё ничего не сделано. Вместо работ по снабжению Нильд требовал привлекать всё больше и больше народу для уничтожения всех Залов Памяти в городе.
Проводя большую часть времени на улицах, Оби-Ван видел гнев людей. От мыслей о войне они обратились к мыслям о выживании. Но Молодые не помогали им восстанавливать дома или кормить семьи. Росли волнения. Среднее поколение помогло Молодым выиграть войну, но теперь дети теряли эту поддержку. Недостаток численности Средние компенсировали своим влиянием. Молодые не могли позволить себе лишиться поддержки такого союзника.
«Надо что-то делать», — думал Оби-Ван.
Он увидел группу Мусорщиков, которые быстрым шагом спускались по переулку с какой-то явной целью. Оби-Ван окликнул одного из них.
— Джоли! Что случилось?
Невысокий коренастый мальчик обернулся.
— Мават позвал. Ещё один Зал Памяти сегодня надо снести. Тот, который на улице Славы, возле площади.
И Джоли бросился догонять остальных.
Оби-Ван почувствовал внезапную боль. В этом Зале находились голограммы и могилы предков Серизы. Он вспомнил, как она грустила о том, что у неё нет семьи. Может, надо сообщить ей о том, что Зал разрушат?
Забыв об усталости, мальчик поспешил к туннелю. Он нырнул в люк возле мавзолея и быстро побежал под сводами.
Сериза сидела у вычищенного надгробия, которое Молодые использовали как стол для собраний.
— Я слышала, — сказала она Оби-Вану.
Кеноби подошёл к девочке и скзал:
— Мы можем попросить, чтобы Нильд остановился…
Сериза откинула прядь коротких медных волос, упавшую ей на глаза.
— Это будет нечестно, Оби.
Оби-Ван сел на табуретку возле неё.
— Когда ты в последний раз была в этом Зале?
Сериза вздохнула.
— Уже и не вспомню. Ещё до того, как пришла в эти туннели. Достаточно давно, так что уже не помню лица моей мамы. Его уже нет в моей памяти, — она повернулась к Оби-Вану. — Я верю, что Нильд прав. Я ненавижу Залы так же, как и он. По крайней мере, раньше точно ненавидела. Но свою семью-то я не ненавижу, Оби. Моя мама, тети, дяди, двоюродные братья и сёстры. Я совсем одна… а они все там. Их лица, их голоса… У меня нет другой возможности помнить их. И так не только у меня. На нашей планете многие могут помнить близких только благодаря этим Залам. Мы же всё разрушили — дома, библиотеки, учреждения регистрации… и теперь нет записей о рождении, о свадьбах, о смерти. Если мы уничтожим все голограммы, то навсегда потеряем нашу историю. Сможем ли мы потом восстановить то, что разрушаем?