Ну или добрые бизнес-партнёры увлечённо портят репутацию хозяину корта…
Ченич на автомате потянулся к лежащей на столе коробке с палочками и отдёрнул руку.
Открыл базу коммерческих союзов Асконы и вбил: «Стоун».
База скоро могла оказаться недоступной, и он быстро скачал на коммуникатор все файлы, где было упоминание о семье Стоунов.
Развернул несколько документов и хлопнул себя по колену.
Рэм Стоун, если это и в самом деле был именно этот Рэм Стоун, пилот и его нечаянный спутник по каюте, оказался наследником одной из самых дорогих плантаций асконского чайного йилана. И биография у него была занимательная.
Около пяти лет назад, в разгар войны между Империей и Содружеством, вся семья парня была уничтожена светочастотным ударом.
Это было на Мах-ми, имперской планете в том же секторе, что и Аннхелл.
Шла гражданская война. Имперский спецон подавлял там бунты конфедератов, мечтающих присоединить планету к Содружеству.
Стоун-старший, человек небедный и неглупый, свернул свою торговлю и вложил деньги в плантации йилана на экзотианской Асконе, лежащей в глубоком тылу врага. Он понимал, что война эта рано или поздно закончится.
В Империи сделку удалось сохранить втайне, но не в Содружестве.
Личный юрист решил добраться до денег клиента и написал на старшего Стоуна донос в ведомство спецона. Обвинил в торговле наркотиками в особо крупных размерах.
На Мах-ми было военное положение. Разбираться никто не стал, и семью наркоторговца устранили вместе с особняком. Ничего особенного для того беспредела, что царил тогда на Юге Империи.
Сын Ирика Стоуна, шестнадцатилетний мальчишка, уцелел по недоразумению. Дэпы писали, что в тот день парень поссорился с отцом и сбежал из дома.
Ченич огладил бороду и посмотрел на спящего Рэма.
Парню, про которого писали дэпы, повезло дважды. Он не только выжил, но ухитрился завербоваться в спецон и улететь с планеты.
Если учесть, что семью его уничтожил, скорее всего, тот же самый спецон, решение было странным. Но оно единственное давало шанс выжить. Ведь пока жив был наследник плантаций, юристу ничего не светило.
Эрго в этой истории делили такие немереные, что на Мах-ми парня нашли бы в два счёта. И у таггеров бы выкупили, не вопрос. Это байки, что вольные торговцы своих не сдают.
Но решиться завербоваться в спецон?
Такое не каждому пацану по зубам. Понятно, что Рэм переложил ненависть за смерть семьи на юриста, вон как его затрясло при одном упоминании ненавистной профессии, но всё-таки… Очень нетривиальное решение.
Парень смесок…
Стихийный интуит? Или в нём есть толика крови одного из домов Содружества?
Такое решение ещё нужно было ощутить, проскочить в единственную возможную щель.
Ну и с возрастом теперь ясно. Возраст он себе приписал.
Пять лет назад ему было шестнадцать, значит, сейчас — двадцать один. И, видимо, на крейсере это знают. Однако оставили в экипаже под чью-то личную ответственность.
Вот так и появился в спецоне пилот, которого не допускают до сложных боевых операций и до рейтинга. И которому послезавтра исполнится двадцать один.
Ченич удовлетворённо хмыкнул.
Заверещала сирена, и юрист вздрогнул, обернулся.
По инфопанели над дверью побежала надпись: «Корт входит в режим набора световой скорости. Сорок минут до прыжка. Пассажиров просят принять горизонтальное положение и воспользоваться препаратами для искусственного сна».
Рэм вдруг проснулся.
Он сел, открыл глаза, посмотрел на оповещение над дверью, потом на Ченича. Вздохнул, сощурился болезненно: «Развидеть бы». И ушёл в санузел.
Юрист спрятал в стол коробочку с палочками кхарги. Мучиться предстояло сорок минут разгона и всё то дикое безвременье, в которое проваливается корабль во время прыжка.
Всего-то пару минут, но время в проколе течёт так, что кажется, оно разрывается в клочья.
И даже закурить — никак.
Парень не поймёт. Он и без этого не выносит юристов.
Рэм вышел быстро. Зачем-то умылся перед сном — тёмные пряди волос вокруг загорелого лица были мокрыми.
Он мазнул глазами по неприятному соседу и вдруг нахмурился.
— Вам плохо? — спросил он. — Может, стюарда позвать?
Ченич знал, что выглядит во время разгона не лучшим образом — бледность, холодный пот…
— Это такая индивидуальная реакция, — пояснил он скупо. — Ничего страшного, я не в первый раз путешествую.
— Тогда вам лучше сразу лечь и уснуть, — сказал Рэм, всё ещё разглядывая спутника. — Давайте, я вам помогу правильно пристегнуться?
— А тебе не нужно уснуть? — попробовал отшутиться Ченич.
Он знал, что лучше бы наоборот, сидеть до упора, пока от скорости не начнёт кружиться голова. Вот тогда нужно пристегнуться и поставить укол.
— А мне-то зачем? — удивился Рэм. — У меня тенеустойчивость восемнадцать минут.
— А что такое тенеустойчивость? — не сразу сообразил Ченич.
— Допустимое время для пилота в проколе, — пояснил Рэм. — По ТБ — двенадцать, так что спать мне вообще не обязательно.
— А так разве бывает? — юрист понимал, что тянет время, но разговаривать с мальчишкой-пилотом было всё-таки легче, чем лежать и ждать: придёт ли сон или очередной кошмар.
— Да вы не бойтесь, я посижу с вами, — понял его беспокойство Рэм. — Посижу, пока вы не уснёте.
— Ты, — поправил Ченич. — Мы же, вроде, договорились на «ты».
Парень посмотрел на него оценивающе: с одной стороны — ненавистный юрист, с другой — человек, которому реально сейчас несладко.
Рэм знал, что такое страх изменённого пространства. Пилоты тоже по-разному переносят прокол: кто-то ощущает тошноту, головокружение, боль в костях.
— Посижу, — повторил он. — Пока ты не уснёшь. Дерен говорил, что это помогает. Одно сознание становится как бы якорем для другого. И постепенно ты привыкаешь, что ничего страшного в проколах нет. Это только психосоматика, вроде панической атаки. Она от неизвестности. Хотя какие-то ощущения в Бездне многие ловят. Даже запах.
— А ты?
— А я — нет. Полёт как полёт. Вот при резком торможении с перепадом магнитки по мозгам может и прилететь. А при разгоне всё мягко.
— Надо же как, — покачал головой Ченич. — Просто страх…
Он проходил обследование. Парень был прав — противопоказаний к прыжкам у него не было, только вот это состояние потерянности в пространстве. Медик говорил, что это пройдёт. Таблеточки дал, которые помогали ещё меньше, чем уколы.
— Только, чур, ты ложишься и пристёгиваешься, — попросил Рэм. — Вдруг голова закружится? А ты вон какой здоровенный. Не дотащу потом до кровати.
Ченич кивнул. Конечно, по уму надо было принять душ и раздеться, но он решил позволить себе тоже побыть мальчишкой. Завалиться поверх одеяла и сделать вид, что спать он не будет, это просто такая игра.
И полёта никакого нет. Есть только странный попутчик. Ребёнок с опытом военного пилота. Будь проклята война, которая делает из детей убийц.
Рэм плюхнулся на пол рядом с кроватью и по-свойски положил ладонь Ченичу на запястье.
— Человек ко всему привыкает, — сказал он. — Когда только-только открыли зоны Метью, корабли прыгали всего на сорок секунд. Считалось, что дольше не выдержат ни люди, ни техника.
— А сейчас? — спросил Ченич.
Непонятно отчего, то ли совпало, то ли так на него действовал уверенный голос Рэма, но дышать стало легче.
— Точно не знаю, данные эти закрытые, — задумался парень. — Но на «Персефоне» у всех пилотов основного состава тестовое время больше положенных двенадцати минут. А один — вообще, как птица летает. Он как-то ориентируется без навигатора.
— В пустоте? — удивился Ченич.
— Ну, почему в пустоте? — Рэм привалился спиной к кровати. — Зона Метью — это такой мешок между моментом массы и скоростью. Если бы там совсем ничего не было, как бы мы в этот мешок попадали?
— Мне иногда кажется, что все эти полёты — мистификация. Меня просто усыпляют, а потом делают нечто такое, чтобы я поверил, что уже на другой планете, — пошутил Ченич.
