— Привет, Борис. Как сам?
Свин перестал хрюпать и посмотрел на Ивана. Блядь, ещё ты на мою голову, читалось в маленьких выпуклых глазах. Свин был однолюб и пофигист.
Свин любил только Таню и пофигистически жрал всё, что принесут остальные.
Типичный представитель мужского рода, да.
— Таня, — позвал Иван. — Ты здесь?
— Таня? — позвал Иван вполголоса, — ты здесь?
Сквозь хрупанье и шебуршение морских свинок голос вряд ли пробьётся. Иван прошёл между рядами, вышел к рабочей выгородке. Здесь стоял стол, на нем Таня заполняла планы и графики, вносила в учетную книгу привесы и надои — или как они называются? Рядом были составлены мешки с кормом: высушенная трава, водоросли, обрезки ботвы, остатки еды и прочее, что лихие грызуны могли взять на зуб. А могли они многое.
Дальше, за фанерной стенкой, начиналась Фазенда, всегда залитая светом ламп дневного света — теплицы, дачное хозяйство Василеостровской. Оттуда шёл влажный земляной запах и вились мошки, вечные спутники земледелия. За стенкой начиналась владения Трандычихи, там росли морковь, капуста, картошка, лук, щавель и даже салат-латук. И одно лимонное дерево — предмет зависти соседей с Адмиралтейской.
Пищевые ресурсы.
Очень удобно — отходы грызунов на удобрения, отходы растений (и сами растения) морсвинам на прокорм.
А морсвинов понятно куда — на сковородку и в котел.
Добро пожаловать. Ням-ням.
Раньше пробовали приспособить тоннели для расширения Фазенды, но не смогли справиться с проблемой крыс — пищевые, блин, террористы. Даже железо грызут. Да и с электричеством оказалась проблема — не хватало, ресурс генератора не тот.
Так что в вентиляционном тоннеле теперь выращивали шампиньоны и чёрные грибы. Они темноту любят. Грибные грядки рядами нависали в темноте — жутковатое место, если честно. Вешенки, шампиньоны, даже японский гриб шиитаке. Вкусные, конечно, но Ивану там было не по себе.
— Только представь — грибница, — говорил дядя Евпат. — Это же готовый коллективный разум. Она может на много сотен метров простираться, эта грибница, связывать тысячи и тысячи грибов в единое целое. И знаешь, что самое жуткое?
— Что?
— Мы ни хрена не знаем, о чём они думают.
Дядя Евпат. Воспоминания. Кусочки чёрно-белой мозаики.
Старею, опять подумал Иван. Да, отличное время я выбрал, чтобы остепениться. Завести семью. Хорошая жена, хорошая станция, хорошая работа — Постышев прочит его в станционные полковники, если не врут — что ещё нужно человеку, чтобы достойно встретить старость?
Н-да.
— Таня, ты где? — Иван вышел в тамбур между фермой и Фазендой.
На длинном столе (составлены несколько старых стульев, на них положена широкая доска) стояли старые весы, металлические тарелки блестели от вытертости. Чугунные гирьки выстроились в ряд. Здесь Таня и её напарница взвешивали морсвинок, вели учет. Рядом стул. На нём мирно дремала пожилая женщина, седые волосы связаны в пучок. На скрип дерева она вздрогнула, обернулась…
— Иван! Фу ты, чуть сердце не выскочило…
— Доброй ночи, Марь Сергевна. Простите, что разбудил. А где Таня?
Марь-Сергевна держала руку на груди, точно боялась, что сердце вырвется и убежит.
— Не знаю, Вань, — она покачала головой. — Ох-хо-хо… В палатке, этой… где дом невесты, наверное. Ты только туда не ходи, — вспомнила Марь-Сергевна и засуетилась. — Видеть невесту в свадебном платье — к несчастью.
— Не пойду, — сказал Иван.
— Так она и спать должна уже. Ты-то чего не спишь? Да, — вспомнила она. — Она же тебя искала… и ещё друг твой заходил… высокий такой…
— Ага, — сказал Иван. Сазонов? — Я слышал. Ладно, пойду спать.
— Иди, а то ты бледный совсем. Стой, — Марь Сергевна прищурилась. — Что у тебя с лицом?..
На «Василеостровской» (впрочем, как и на многих других станциях) ритуалам, оставшимся с дометрошных времен, придавали особое значение. А уж свадебный ритуал — это целая наука. Священная корова Василеостровской общины.
Век бы её не знать.
Иван ещё раз прошвырнулся по станции, но Таню не встретил. Может, действительно спит. Хотя в этом были сомнения — и очень сильные. Делать нечего, он вернулся в свою палатку. Снял с плеча автомат, убрал сумку в изголовье лежака. Так, время — на наручных часах полчетвертого утра. Спать хотелось неимоверно. Но сначала — оружие. Иван чуть не застонал. За оружием положено следить, даже если это безотказный советский «калаш». Это как чистка зубов. То есть, зубы что — потерял и живешь дальше, а без оружия ты покойник.
Так, масло. Тряпки. Шомпол. Поехали!
Он заканчивал чистку фактически в бреду. Иногда просыпался в какой-то момент и не мог сообразить — что именно делает. Запихав шомполом тряпку в дуло (зачем?!), Иван понял, что так не пойдёт. Аккуратно разложил детали на тумбочке — утром, всё утром — и упал, не раздеваясь. Зарылся лицом в подушку. Кайф. Спать-спать-спать. Перевернулся на спину…
Над него смотрела Таня. Иван улыбнулся. Отличный сон. Вот теперь действительно всё хорошо.
— Ты где лоб обжег, оболтус? — спросила она.
— Ерунда, до свадьбы заживет, — ответил Иван автоматически. И только потом вспомнил.
— А, — сказал он. — Смешно вышло.
— Вот-вот, до свадьбы, — сказала Таня. — Ты ещё не забыл? Нет? Странно. Кстати, — она мгновенно переключилась. — Ты уже померил костюм?
Блин, точно. Иван даже проснулся на мгновение.
— Конечно, — соврал он.
Про костюм он всё-таки умудрился забыть. Ночь ещё та выдалась, тут вообще всё забудешь. Ладно, утром успею, решил Иван. Поставлю будильник на пораньше. Поспать хотя бы два часа, иначе вообще смерть.
А завтра целый день гулять. Церемония.
Вот бы, подумал Иван, проснуться, а всё уже кончилось. Терпеть не могу эти ритуалы. Одно дело — гулять на чужой свадьбе, совсем другое — на своей. Это почище вылазки на поверхность.
А вспомнить хотя бы, как они тогда с Косолапым тащили дизель? Это же сдохнуть можно, как тащили…
— Ты спала сегодня? — спросил Иван.
— Конечно, — сама безмятежность. Явно врет.
— Угу. Врунишка.
— Мне надо идти, ещё кучу дел надо сделать…
— Вот-вот, — сказал Иван. — Иди к своему Борису.
— Он хороший! — сказала Таня. — Почему ты его не любишь?
У всех свои недостатки, подумал Иван. Я сжигаю карбидом тварей и целую бывших, Таня балует раскормленного грызуна.
— У нас с ним вооруженный нейтралитет. Мы тебя друг к дружке ревнуем.
— Ваня, он кормовое животное!
— Нас жрут, а жизнь идёт, — согласился Иван, закинул руки за голову. Угу. Чёрта с два она позволит съесть своего любимчика. От усталости голова кружилась. И палатка вокруг тоже кружилась. Но приятно.
