Ознакомительная версия.
И там, и там пространство было одинаково захламлено бетонными глыбами, ржавыми скелетами механизмов, мотками измочаленного троса, мятыми и вонючими железными бочками и еще бог знает чем.
Гимназисты старались эти унылые места не посещать. Но у Кирилла так не получалось. На Промзаводе жила его бабка, и время от времени он обязан был наносить ей родственные визиты.
На этот раз мать послала его с простым поручением: отвезти семена тыквы, это был какой-то особенный, сладкий и душистый сорт.
Бабка, естественно, была прослышана о происшествии в центре города, хотя лично там не присутствовала. Все уже знали про стрельбу и взрывы, даже жители окрестных деревень, приезжая за хлебом и крупой, вполголоса спрашивали у продавцов:
— Тут у вас прямо штреляли, да? Вот же, а! Уже прямо в людей штреляют!
Пока Кирилл сидел на веранде дома перед кружкой с невкусным жидким чаем, бабка собирала его в дорогу, набивая брезентовую сумку банками, огурцами, сушеными грибами и прочим старушечьим капиталом.
— И что ж, прямо на улице палили? — сокрушенно спрашивала она. — Прямо из ружей, да? Ах ты, деточка… Ну в тебя-то не попали? Ты-то хоть спрятался? Ах, беда какая, ну беда… Ну хоть поймали их, жуликов этих? Ну и то хорошо. А то, как же это — прямо на улице, из ружей…
Кирилл с облегчением дождался, когда можно было привязать сумку к багажнику и вскочить на велосипед.
— Ну ты гляди, поаккуратнее, — напутствовала бабка. — Теперь сам видишь как. На улице в честных людей палят…
Кирилл энергично крутил педали, стараясь объезжать ямы и булыжники. Дворовые собаки провожали его бесцветным, каким-то формальным гавканьем и не пытались преследовать. Стояла жара.
Там, где кончались дома и дорога шла немного под уклон, возвышалась старая водокачка. Кирилл собирался разогнаться и проскочить это опасное место с ветерком — как-никак здесь находилось логово промзаводских «болтов».
Но проскочить водокачку не удалось. На пути паслось целых пятеро местных пацанов. Дело, которым они занимались на дороге, было в общем-то характерно для их возраста, склонностей и образа жизни. Ребятишки долбили палками по ржавому заброшенному кузову «Москвича», соревнуясь, кто ударит погромче и оставит вмятину поглубже.
Кирилла сразу заметили, узнали. Оставив изувеченный «Москвич» в покое, неспешно, расслабленно выступили на дорогу. И встали, облокотившись на свои палки, так, что не объедешь.
Кирилл притормозил, опершись на одну ногу. Он постарался сделать это как можно ленивее и небрежнее, как и подобает для ритуала встречи двух враждебных племен. Побольше небрежности — мол, не очень-то надо ради вас, придурочных, совершать резкие движения.
Промзаводские стояли и смотрели с кривыми снисходительными ухмылочками. Все молодые — не старше пятнадцати, — но уже объезженные. У кого — нос набок, у кого — зубы через один. Все в униформе — турецких майках и вьетнамских джинсах, которые продавались в городе на субботних ярмарках в неограниченном количестве.
Они разглядывали Кирилла, как диковинную зверушку, которую случайно поймали в траве. Впрочем, одиночный гимназист в этом месте и был в некотором роде диковинкой.
Кирилл смотрел, и они смотрели. Положение выходило самое дурацкое. Он — солидный взрослый парень — встал столбом перед этими малолетками. Встал, хотя и не просили. Но и не встать было нельзя. Если б не притормозил, попробовал прорваться и задел кого-то велосипедом — дал бы им вожделенный повод. Тогда точно расколбасили бы своими палками до состояния жеваной моркови.
И они тоже стояли, не зная, что делать дальше. С одной стороны, пойманного гимназиста надо как-то наказать. Но формального повода для нападения не было.
Будь на их месте старшие, у которых в голову заложен какой-никакой кодекс поведения, они бы, пожалуй, пропустили Кирилла. Ну разве что наорали бы гадостей вслед.
У молодняка же обостренная реакция на чужих, им и повода не надо. Поймать на своей территории гимназиста, да еще на велосипеде, с какой-то сумкой — и что же, пусть едет? Ну нет! Раз уж попал сюда, пусть узнает, кто он здесь!
Кирилл напряженно думал, как выпутаться из глупой ситуации. Можно заискивающе сказать: «Ну ладно, пацаны, пустите… Спешу я».
Может, отойдут. Но потом целый месяц будут рассказывать, как взрослый гимназист перед ними плакался и сопли размазывал, умоляя отпустить.
Можно рявкнуть, как подобает взрослому. Тогда точно отбуцкают. Были бы взрослые — не так стыдно. Но эти мокрогубые щенки…
— Алле, Гимназия! — хриплым басом проговорил один из промзаводских — худой, губастый, с бешеными ромбовидными глазами. — Че здесь забыл?
Кирилл открыл было рот, но внезапно понял, что ему нечего сказать. Отвечать на хамские вопросы — значит, ставить себя на ступеньку ниже этих молокососов. Отвечающий, как правило, существо более низкое и зависимое, чем вопрошающий.
Нет, вопреки всему, он должен играть по своим правилам. И говорить надо так, чтобы не он перед ними отчитывался, а они на его вопросы отвечали. Да только как извернуться?
— Старшие где? — это было все, что придумал Кирилл. Он не успел, правда, подумать, куда заведет его такая дорожка.
— Зачем тебе?
— Не твое дело. — Разговор, кажется, принимал верный тон. При упоминании о старших молодняк присмирел. В дела старших не следует вмешиваться.
Кирилл уже чуть успокоился, хотя пока не выиграл эту партию. Еще предстояло выпутываться. Он рассчитывал, что малолетки сейчас скажут, где искать старших, и он поедет, посмеиваясь.
— Дрын! — заорал вдруг губастый.
— Чего? — донеслось из-за забора водокачки.
— Тут тебя спрашивают.
Кирилл похолодел. Все стало в десять раз хуже, чем было. Что он скажет Дрыну? Это уже не шутки — кто мог подумать, что Дрын в такую рань будет торчать на водокачке?
— Чего? — зубастая физиономия Дрына появилась над забором. — Кто?
Тут он увидел Кирилла. Его ухмылка вдруг видоизменилась, став высокомерной и сурово-решительной.
При этом он удивился, да так, что даже перелез через забор и пошел к Кириллу. Но вовремя остановился — не пристало промзаводским парням бегать к гимназистам. Сами подойдут, если им надо.
— Чего? — подозрительно спросил он, останавливаясь в десяти шагах от Кирилла. Ухмылка его оставалась суровой — пусть этот гимназист не думает, что с ним тут будут дурачиться. Если без серьезной причины побеспокоил — пусть не жалуется.
Кирилл, обливаясь холодным потом, выдумывал эту причину. Он заметил, что над забором появилось еще несколько голов — промзаводская свора прожигала его презрительными взглядами, словно перекрестным огнем пулеметов.
Ознакомительная версия.
