В Гильдии тоже так считают, и в этом у нас разногласий нет ни с магистром, ни со службой розыска. Забойщики – люди трезвого образа мыслей, к мистике отнюдь не склонные. Те, кто верит во что-то еще, кроме клинка и пули, долго не живут.
Старец прекратил бормотать и глядел на меня в ожидании. Надо было выкручиваться.
Я откашлялся и произнес:
– Нельзя ли поконкретнее, отец Кирилл? Какую Великую Тайну святая церковь хочет вытянуть из отродий Сатаны? Если я, к примеру, узнаю детали их физиологии, это будет то? Или имеется в виду что-то более духовное, трансцендентное?
– Скорее, эсхатологическое,[3] – уточнил архимандрит. – Мы в точности не уверены, но полагаем, что вампирам известно нечто о конце света, а таковой конец есть Апокалипсис и Судный день. Это ты и должен выяснить, сын мой.
Сын мой! Он впервые назвал меня так – похоже, примирился с моими железками и странной, не подобающей христианину физиономией. Ибо челюсти у меня крупноваты, нос переломан в двух местах, а глаза разные, один черный, другой зеленый. К тому же вешу я сто пять килограммов при росте метр девяносто – недаром мама носила меня сорок четыре недели. Это, кстати, уникальный случай – срок нормальной беременности сорок, максимум – сорок одна неделя. Сорок четыре – это, судари мои, синдром Ильи Муромца, как утверждают медики; в результате рождаются монстры вроде меня, почти невосприимчивые к укусам вампиров.
Старец тем временем дудел свое:
– Ты должен найти отродье из древних и высших, ибо Тайна ведома лишь им. Плени такого и пригрози ему смертью и муками, крепко пригрози, чтобы разговорился ирод поганый. Ну, не мне тебя учить… ты в таких делах ученый… И помни, что в тех разговорах можно все, все допустимо, и огонь, и каленое железо, ибо ты – рука Господа, и если даже палку перегнешь, грех тебе отпустится, и будешь ты чист, как…
– Стоп, святой отец, – сказал я. – Рано про отпущение грехов. Я ведь еще на дело не подписался. Может, и вообще не подпишусь. Профиль все-таки не мой. Я не из службы розыска, я боевик, ликвидатор.
Он замер с раскрытым ртом. Правда, длилось это недолго – архимандрит погладил бороду, коснулся креста и произнес:
– Двести тысяч. – Подумал секунду и добавил: – Евро, милостью Господа.
Сумма была крупной, очень крупной, но меня не вдохновила. Тайну можно выпытать, если она существует, если она реальность, а не миф. Мифическая тайна всегда чревата ложью, тем более в части эсхатологии и прорицания грядущего. Ну, прижму я ублюдка из первичных, и скажет он, что до конца света десять месяцев или десять лет, либо другое соврет – положим, что судить умерших будет не Христос, а египетский Осирис. Что за цена такой информации?.. Ровно ноль, а не двести тысяч евро. К этому добавилась мысль о том, что насмешу я магистра и коллег по цеху, чье уважение я ценил. Хорошо, ежели насмешу, а то еще в жадности заподозрят!
– Не возьмусь. – Моя голова сама собой качнулась. – Слишком неопределенная задача, святой отец. Да и в эсхатологии я слаб.
– Как не возьмешься? – Батюшка Кирилл вцепился в бороду, сдвинул брови и грозно уставился на меня. – Как не возьмешься, сын мой, если Господь призывает? Опять же двести тысяч евро… Ты лучший после Вырия! Как можешь не взяться?
– А Коля Вырий тут при чем? – спросил я в недоумении.
– Был он подвигнут на исполнение той же миссии, – разъяснил старец и ядовито добавил: – Не сомневался в отличие от тебя, делал дело и погиб как божий воин.
Сердце мое забилось чаще, и, чтобы успокоиться, я положил ладонь на приклад обреза. Ситуация переменилась! Убийц Николая я прикончил – не буду уж вспоминать, чего мне стоили их поиски! – но выходило теперь, что эти два первичных были только исполнителями. За ними стоял заказчик, некая древняя, злобная и информированная тварь, добраться до которой я был совсем не против. Пожалуй, стоит развернуть знамена и отправиться в поход! Не ради-для Великой Тайны и не за двести тысяч евро, а чтобы разыскать того ублюдка и сделать его короче на голову. Ну а перед этой процедурой можно и порасспрашивать…
Пульс мой снова был в норме, сорок ударов в минуту. Прикосновение к «шеффилду» действует на меня успокоительно. Рефлекс! Рука на оружии не дрожит и дыхание ровное.
Я выпустил приклад из пальцев и сказал:
– Положим, я согласен. Тогда придется решать одну нелегкую проблему.
– Какую?
– Насчет отродья из древних и высших, как вы его назвали. Их всего-то в городе пяток, а в мире не больше двадцати. Гады хитрые, прячутся искусно, и даже наша разыскная служба их отыскать не может. Так что наводка нужна. Иначе я поседею, пока кого-нибудь из них найду.
Архимандрит, похоже, колебался, решал, сказать мне что-то или не сказать. Решил не говорить и пробурчал:
– Найдешь, по милости Господа! Вот слышал я, что соберутся они в ночь на послезавтра на шабаш в Башне. Ты ведь, наверное, знаешь, что шабаш у них в июне, в двенадцатый день? Все главные там будут.
– Знаю, – подтвердил я. – Знаю, да только как мне в Башню ихнюю попасть? Я бы бригаду собрал, налет устроил, но это не годится – под Башней тайные ходы, и главная сволочь улизнет. Пробраться нужно незамеченным. А как?
– Как, как!.. – передразнил старец, все еще пребывая в колебаниях. – Ладно, дам я тебе человечка в помощь, раба божьего Пафнутия… Вырию не дал, а тебе дам! Но смотри! – Он погрозил мне костлявым пальцем. – Смотри, Забойщик, чтобы с брата Пафнутия волос не упал! Праведник он и на великий подвиг решился!
– Это какой же?
– Увидишь, поймешь, – буркнул отец Кирилл, копаясь под полою рясы. Вытащил комп-наладонник, ткнул ногтем в клавишу и прищурился, глядя в экран. – Дай-ка свой телефончик на всякий случай… – Я продиктовал свой мейл и номер мобильного, и старец, записав их, молвил: – Лучше встретиться вам в людном месте и как бы невзначай. Завтра в полдень митинговать будут на Пушкинской, вот туда и приходи. Брат Пафнутий тебя найдет. Личность твоя ему ведома.
– По рукам, святой отец, – сказал я, но батюшка Кирилл не собирался бить ладонью о ладонь. Вместо этого он сунул мне к носу крест в кулаке, однако зря – ни крестов, ни рук я не целую. Есть у меня такое мнение: коль все же существует Бог, то не нужны ему посредники, попы и муллы, патеры и ламы, монахи и монашки, ибо сам он может проторить дорогу в сердце человеческое. А тот, кто желает его подменить своей персоной и сует для целования крест да пальцы, а то и башмак, – самонадеянный богохульник. Будет ли таким прощение в Судный день?..
– Иди, – пробормотал архимандрит, вздыхая и пряча крест. – Иди, ловец божий! Да пребудет с тобой Господь наш Иисус Христос!
