В. Железнов - Р.А.Ц.

Кислотные дожди, прогнозируемые спутниками на завтра, могли бы повредить нежным экземплярам техники и спешно распаковываемым станкам, оржавить могучие спины танков и помутить зоркие глаза сенсорных комплексов, но кое-что хранит их теперь гораздо лучше любых легирующих добавок и лигатур. Моянаша Сила заключена отнюдь не только и не столько в электрических импульсах, бегущих по проводам, нет, мы знаемвладеем кое-чем гораздо более глубокимдругим, что сперва принеслось на крыльях ветра, столкнулось в бешеном борении, раздирающем зенит, и стало первым толчком к Изменению, а затем в совершенно иной, хотя в основе и схожей форме, было принесено япервым.

Не знаю, как ямы отнесся бы к этому раньше, но теперь вывод прост и ясен — ради этого действительно стоило жить. И мы будем жить дальше, как бы некоторым не хотелось обратного.

Я сжимаю кулаки и грожу синему небу. Знайте, мы — будем! Это говорю я, Мринн Шварц Рахасс Ноль-один!

Лиловое сияние, раскинувшееся на тысячи километров, лениво угасало. Замысел был выполнен, хотя и совсем не так, как было задумано. Впрочем, Ург-Дэмор, Держатели, этим не огорчались, кому-кому, а уж им-то было доподлинно известно, что всеобъемлющее предвидение — прерогатива Отца. А любые планы хороши до начала боя. Порой любовь пары ничтожных существ или ум одного может стать плотиной на пути могучей реки, и горе тому, кто попытается ее сокрушить…

Сияние угасало, каналы выхода свертывались, не стоило сверх меры нагружать метрику возле и так сильно пострадавшей планеты. Впрочем, одно дело все-таки оставалось. Они в полной мере оценили вежливость еще одного наблюдателя, через субмикронные пробои скрупулезно отслеживающего все происходящее, не вмешиваясь. Он давно уже искал встречи и беседы, но сперва следовало как минимум хорошо присмотреться к гостю. Теперь же… Один из каналов приостановил свертку, приглашающе мигнув синей вспышкой, символом знания и мудрости. На небосводе мелькнула еще одна падающая звезда, неразличимая среди миллионов других, сопровождающих по орбите новорожденную луну, и вонзилась прямиком в устье канала.

Вот теперь можно было уходить. И сияние неспешно угасло, растворившись во всезнающем молчании далеких звезд.

В противовес спокойствию Ург-Дэмор, люди были совсем даже не спокойны. До покоя ли, когда тебе рушится на голову потолок, а желудок выворачивается наизнанку, словно ты — морская звезда и пытаешься съесть добычу прямо снаружи, не заглатывая ее.

Да-а, финиш вышел знатный. Взрыв накопителя дал такого пинка перемещаемому объему, что захрустели литые чугунные тюбинги тоннелей, а преднапряженные железобетонные перекрытия в ряде мест полопались, словно от дикого мороза. Саом собой, Установка полностью расплавилась, и три офицера из ненужного более зала управления поднялись наверх, до поры скрывшись у секретчиков.

Горченко уже почти сорвал голос, наводя порядок среди подчиненных. Следовало еще решить вопрос со старшинством. Он был лишь полковником, на прочих КП имелись еще два генерала, впрочем, они не претендовали пока ни на что, также занятые тактическими вопросами. Он думал предложить генералу Седых, ПКО-шнику, принять командование — но с эти можно было и повременить. Умер Горчаков. Только умер ли? Он лично видел его еще теплое тело, когда по сигналу дежурного примчался к отдельному терминалу командующего, но вот запечатанный белый конверт с надписью его почерком 'Горченко лично в руки' порождал боязливую надежду, смешанную с рационалистическим сомнением.

'Иван Терентьевич, я жив, не надейтесь. Спросить лича на Джардии. Удачи в странствиях.' Вопросы, вопросы… Откуда он узнал, что они финишируют не на пункте назначения? Когда поступили первые доклады после Перехода, у всех встали волосы дыбом. Они были… где-то. Вокруг была планетарная твердь, и это было уже хорошо, но три мелких луны в ночном небе наводили на странные мысли, равно как и совершенно незнакомый рисунок созвездий. Телескопы не могли привязаться ни к одному небесному объекту. Активность эфира — ноль, на орбите пусто, радиоактивность — фоновая, и вообще, полное впечатление первозданной свежести нетронутого мира.

Впрочем, это всяко было лучше того, что они оставили позади. Горченко то и дело ежился, вспоминая выраставшую на горизонте волну рельефа. Но долго рефлексировать было некогда, дел было выше макушки, и все они были совершенно неотложны. Полковник вздохнул и выбросил лишние мысли из головы.

Под холодным светом колючих звезд на изломанном уступе серого камня сидела одинокая светлая фигурка, замершая в исполненной невероятной тоски и грусти позе. Это была по-настоящему ирреальная картина — живая, теплая, прекрасная, как сон, девушка, грустящая под звездами, сидя на краю небольшого астероида и покачивая ногами над бездной без верха и низа. Полностью развернутые крылья медленно шевелили светящимися лентами, намекая на то, что отсутствие воздуха и почти абсолютный холод пустоты, подогреваемой лишь реликтовым излучением, нимало не досаждают задумавшейся о чем-то незнакомке.

Живинка внезапно тряхнула головой, отчего долгие золотые волосы пошли идеальной — залюбуешься, — волной, и решительно встала на камне. Отсутствие гравитации ее также не смущало.

'Он жив — и это главное. Можно было бы впасть в спячку, дожидаясь, пока он вспомнит, но это не по мне. В конце концов, Владеющая я, или погулять вышла?'

Она топнула ногой, отчего камень под пяткой взялся текучей рябью, усердно подтверждая, что, мол, да, конечно, Владеющая, — гневно взмахнула огненными крылами и с беззвучным хлопком исчезла.

Отдача от перемещения не была скомпенсирована, поэтому очертания астероида странно исказились, и через миг он рассыпался быстро расширяющимся облаком мельчайшей пыли.

Улан-Удэ, май — октябрь 2011 г.

Все свое ношу с собой

Снаряды, дающие основное поле осколков, большей частью направленное вперед.

Ибо без науки жизнь как бы подобие смерти