Ознакомительная версия.
Автофургон прогромыхал по искусственным булыжникам, которыми была вымощена подъездная дорожка, развернулся и остановился перед мраморной парадной лестницей, застеленной грязным ковром, затертым солдатскими ботинками.
Первым фургон покинул я. Выскользнув за дверь, я присел, укрывшись за дырявым бортом машины, и осмотрелся по сторонам. Вокруг особняка никого не было. Словно перед нашим появлением отсюда всех, как по команде, отозвали. Однако недавнее присутствие военщины чувствовалось. Булыжники были усыпаны затоптанными окурками, да к тому же кто-то оставил бравую подпись черной краской из баллончика-распылителя на гранитном животе атланта: «ЗДЕСЬ МЫ БЫЛИ, ДРУЖНО ТОРМОЗИЛИ». Дисциплина в армии хромала; но автор строк явно был из молодых, только поступивших, необстрелянных юнцов. Наверняка отделался выговором, тремя нарядами вне очереди и денежным штрафом в двести кредиток, если вообще кто-то установил в такой суматохе авторство надписи.
Из фургона выбрался через пассажирскую дверцу Крысобой, за ним показалась Рената.
Перед нами была длинная, взбирающаяся на открытую площадку лестница, простреливаемая с тысячи позиций. Ясно, что эту лестницу контролируют и держат на прицелах незаметные нам снайперы, но стоило ли нас пропускать к резиденции Гоевина, чтобы потом на лестнице отстрелять как куропаток? Вот в чем заключался вопрос.
— Что, напрямик рванем? — поинтересовался Марк.
— Есть другой выход? — ответил я вопросом на вопрос.
— Можно газануть на фургоне, — предложил он.
— Мальчики, может, поднимемся так? — несмело предложила Рената.
— Ага. А нас как цыплят уложат, — возразил я. — В машину.
Я пропустил Крысобоя вперед, затем Ренату. Сам забрался последним и захлопнул дверцу.
— Жми!
Крысобой сдал назад метров на десять.
Я чувствовал, как с недоумением взирали на наши маневры солдаты и офицеры. К такому повороту событий они явно не подготовились и теперь гадали, что последует дальше.
Фургон остановился, ткнувшись задним бампером в пальму. Марк переключил скорость и дал газу. Машина разогналась и легко взобралась по ступенькам на открытую площадку. Я выскочил из фургона, помог выбраться Ренате и Марку. Мы отбежали за колонну, и тут грянул взрыв. Наш фургон взлетел на воздух, расшвыривая во все стороны фонтаны огня и раскаленные осколки металла.
— У кого-то сдали нервы, — заметил я.
— Думаешь, это не санкционировано? — спросила Рената.
Но я не ответил.
Под прикрытием горящего автомобиля я рванулся к дверям, распахнул их и вкатился в вестибюль, сжимая готовый к бою «Аргумент».
Вестибюль особняка был пуст.
«Похоже, и отсюда выгнали всех солдат», — подумал я, но ошибался.
На лестнице раздался топот ног, обутых в тяжелые военные ботинки, и показались солдаты; они рассредоточились по верхней площадке, укрылись за балюстрадой балконов, которые нависали над вестибюлем, и за колоннами.
Я очутился на открытом пятачке.
Затарахтели автоматы. Пули понеслись в мою сторону. Я чувствовал их приближение. Я видел, словно в замедленной съемке, как они распарывают горячий воздух, и я побежал, уклоняясь от пуль. Я свалился за статую Фемиды, которой тут же снесли голову, и открыл ответный огонь по верхнему этажу. Двумя короткими очередями я снял трех бойцов с балкона. Выпавшие из рук автоматы рухнули вниз, но до них мне было не дотянуться, а в «Аргументе» запас патронов не бесконечен. Я считал каждое нажатие курка и понимал, что скоро останусь безоружным.
От входной двери глухо застучал автомат, заставив солдат укрыться, и на площадку вестибюля вкатился Крысобой, сжимая в руках луковицы гранат. Три осколочные гранаты, запрещенные международной конвенцией ООН еще в далеком двадцатом веке, одна за другой взлетели на верхний этаж. Марк прыгнул в мою сторону, увертываясь от огня. Я увидел, как поднимаются солдаты, пытаясь убраться подальше от взрыва. Не задумываясь об этом, я пресекал все попытки к бегству.
И тут лопнуло.
Раз. Два. Три.
Истошные крики боли. Куски тел, летящие с верхнего этажа. Просел, а затем и рухнул балкон. Огонь, охвативший стены и ткань, которой были драпированы двери.
Я дал короткую очередь по солдатам, которые уцелели при взрыве, и обойма кончилась. Запасной у меня не было. Крысобой прикрыл мою вылазку, когда я выскочил на открытый пятачок и подобрал тяжелый спецназовский «Гром». Неудобное, неповоротливое оружие, но выбора не оставалось.
К своему удивлению, я почувствовал, что жалею солдат, которых вынужден убивать. Они ни в чем не были виноваты. Они исполняли приказ, отданный нечистоплотным командованием, погрязшим в заговорах и интригах. Но я не мог поступить иначе. Я должен был, во что бы то ни стало, увидеть Гоевина. Я не мог отказаться от своей цели, поддавшись жалости. Жалость не мужское чувство, если ты солдат.
Под прикрытием «Аргументов» Крысобоя и Ренаты, я взлетел на верхний этаж и оборвал страдания тех, кто все еще жил, но горел. Верхний ярус чист. Я перегнулся через перила и подал знак. Марк покинул укрытие за изуродованной Фемидой и побежал ко мне. В дверях показалась Рената и также направилась к лестнице. Через минуту мы снова были вместе.
— Где будем искать Гоевина? — спросил Марк.
— Кто его знает? — отозвался я. — Но разделяться нельзя. Они только тут человек двадцать положили. В одиночку не справиться.
— Почему они вдруг стали стрелять. Могли же убить и раньше? — удивлялась Рената.
— Я же говорил. У кого-то сдали нервы, а затем командирский хаос. Но, честно говоря, думаю, что сейчас все прекратится. Груфман разберется и перекроет им кислород. Двинулись туда.
Я распахнул двери и показал на зал, заполненный картинами и статуями античной тематики. Залы в особняке были нанизаны на общие коридоры, и из любого зала одного этажа можно было попасть в любой другой зал. Но и заблудиться в этом лабиринте было проще простого.
Больше нас никто не преследовал и не вставал грудью, лишь бы не допустить нас к Гоевину. Обследовав почти все залы второго этажа, мы поднялись по скрытой лестнице на третий, превосходящий своего нижнего собрата роскошью под старину, и приступили к обыску. Комнату за комнатой, зал за залом мы раскручивали этаж, оставляя все меньше неисследованного пространства.
Первым что-то услышал Крысобой. Он толкнул меня в плечо и поднес палец ко рту, призывая к молчанию. Я остановился, замер, вслушиваясь в тишину, и разобрал где-то вдалеке приглушенные голоса. Марк повел дулом автомата в нужном направлении, и мы неспешно зашагали, боясь потерять след.
Ознакомительная версия.
