Фима грамотно расположился шагах в двадцати перед остановкой. Как апостол. Под огромным треугольным баннером, изображавшим икону Заступника. Я затормозил очень плавно, памятуя о покрышках б/у.
— Извини, припоздал. Не замерз?
Последовал меланхолический ответ о том, что «лучше мерзнуть на улице, чем загорать в Бутырке».
— Ты когда-нибудь перестанешь думать о тюрьмах?
— Не получится. Я же банкир, а живу в России. Наворуй хоть миллиард, все равно ты тля. Меж сумой и суммой — настроение Кремля.
— Поэт Юрий Долгорукий? Или нынешний мэр Москвы придумал?
Фима рассмеялся.
— Нет, Быков. Что взял?
— Бананасы, как всегда. И одну книгу. А ты?
— Как всегда, сигареты. И одну головоломку.
Фима угнездился на заднем диване, поскольку ездить спереди побаивался. Особенно со мной.
— Перед Новым Годом побывал в Думе, — сообщил он из-за моей спины.
— И как?
— В общем, все то же самое, что и летом, но в больших объемах.
— Непробиваемо?
— Да почему? Как говаривал один наш знакомый бефобастрон, на свете возможно все. Вопрос лишь в сумме, как всегда. Но вот суммы не хватает.
— Понятно. Не то, что в прошлой жизни. Хотя и в прошлой не хватало.
— Денег в любой жизни не хватает, — философски заметил Фима. — Что и стимулирует прогресс.
— Или регресс…
Мигалка мне больше не полагалась. Я включил поворотник, пропустил бритый череп в наглом джипе, культурно встроился в поток. Успел проехать сколько-то метров по мокрому, щедро политому реагентами асфальту. И тут сзади заныло, завыло, занудило, крякнуло.
— Водитель автомобиля «Форд Фьюжн», госномер 410, примите вправо и остановитесь. По периметру, значит.
— Чего нарушил? — тревожно спросил Фима.
— Да ничего. Настроение Кремля, — сказал я в сердцах.
Нас обогнала патрульная машина. Прижалась к обочине, остановилась. Из нее выбрался пухлый гаишник в огромной фуражке.
— Азохен ве-ейс, — протянул Фима. — А забавно получается.
Я опустил стекло. Сбоку хлынул поток ледяного воздуха.
— Платонически приветствую, — сказал страж МКАДа, безнаказанно ухмыляясь.
— Черт бы тебя побрал. Чего пугаешь? Я ничего не нарушал.
— А не нарушать всерьез карается, — сообщил владетель фуражки. — Потому что вызывает подозрения. Вы к Димке собираетесь? Судя по небритой физиономии.
Я почесал небритую физиономию.
— Автомобильным способом. Вопреки дорожной полиции. А чо?
Он протянул огромный, хрустящий на морозе пакет.
— Вот, держи. От меня. Тамбовские. Смотрите, по пути не смякайте, серые шапочки. А то красный волк накроет.
— Ладно, разбойник с кольцевой дороги. Еще чего-нибудь желаешь?
— Ага, правды желаю. Я Димкин роман прочитал. Слушай, ну чего он врет?
— Разве? Это про что?
— Ну не говорил я насчет кобыла сдохнет.
— По-моему, говорил.
— Не было такого! Обидно по этому вопросу.
— И чего ты хочешь?
— Пускай опровергнет печатным способом.
— Там же не твоя фамилия, — сказал Фима. — Упоминается.
Некумыкин решительно поправил головной убор.
— Фамилия еще зачем? Устным способом меня любой этот, как его. Читатель опознает. А перед своими, так и вообще… Хоть не поворачивайся. Говорю же, неприятно. По периметру оснований.
— Оснований чего?
— Чего, чего… Финансовой пирамиды. Что я ему, зять, что ли?
— Ну ты и нашел из-за чего переживать, — сказал я. — Там тираж-то пять тысяч.
— Кому надо, тот найдет.
— Брось, куда и я бросил.
— Не получается, — сказал Некумыкин. — Отвык я от полезной критики. Так что передай.
— Ну хорошо.
— Тогда проезжайте в свободном виде.
Не в шутку опечаленный, побрел он к своей полосатой машине. Вдоль полосатых столбиков. Служивый окончательно.
— Эй, — крикнул я. — Иваныч!
— Чего вам на проезжей части?
— Ты вечером свободен?
— Поменялся перекрестным способом.
— Сегодня десятое. Потому что Роберт прилетает. Напоминаю, в общем.
Некумыкин кивнул фуражкой.
— Для того и поменялся. Баб мужик настоящий. Про кобылу врать не станет.
— А причем тут зять? — спросил Фима.
Я пожал плечами. Разве постигнешь думы человека, способного править патрульным автомобилем? И замечательно, что патрульным автомобилем. По счастью, наш друг Нестор способен править Россией только в очень плохое время. А если он не премьер…
Фима, как всегда, подслушал мысли. После всех передряг эта способность у него удивительно развилась.
— Думаешь, капитан Некумыкин — это хороший знак?
Я еще раз пожал плечами. Хотелось бы верить, конечно. Как всякому нормальному атеисту.
* * *
Дальнейшее путешествие обошлось без посягательств со стороны левоохранительных органов. Почти в расчетное время мы оказались на стоянке перед воротами загородной клиники. К Диме нас проводила Тамара Саратовна, как и договаривались.
Он был в парке. Сидел на щербатой скамейке советских времен, плотно зажмурившись, подставив лицо негреющему зимнему солнышку. Я вспомнил, что когда-то так же жмурился и подставлял лицо солнцу некто господин Крючканов, которого никто больше не видел. Супершпион то ли сгинул в бифуркации, то ли глухо засекретился. Жаль, если сгинул. Очень жаль. Толковый был человек. Даже очень толковый. В ФСБ, оказывается, люди попадаются не только в камерах.
В углу Диминого рта дымилась сигарета. Руки он держал в карманах черного, потертого, давно вышедшего не только из моды, но даже из употребления пальто. Породистое, но постаревшее лицо, было особенно бледным по контрасту с пестрым шарфиком. И все же выглядел он чуток веселее видавшего виды мертвеца.
— Ну — сказал я. — Эффект просматривается.
Дима открыл один глаз и ничего не ответил. Фима вздохнул.
— Перестань дуться. Сколько можно?
— Злобные чучелы.
— О. Да он сегодня разговаривает.
— Проваливайте.
— Неприветливо как-то, — заметил Ефим Львович.
Дима скрипнул зубами.
— У меня на мягком месте живого места не осталось. Врачи-убийцы.
— Подвинься мягким местом, — безжалостно сказал я. — Давай-давай.
Иногда меня слушаются. По старой памяти. Дима со стонами переместился на середину скамьи. Мы сели по бокам от него. Сочувственно помолчали.
— Я как-то ее встретил. В метро. На сата-нанции Птичьи Горы.
Мы еще раз помолчали. Чтобы не травить душу. Но Дима продолжил:
— Этакая… барыня. Ухо-хоженная. Маникюр, свежая прическа. Парфюм, французятина. У-упакованная… Курточка на «молниях». Кашне ангельской белизны. Очочки с дымчатыми стеклышками. Джинсы в обтяжечку. Ботильоны «Прадо»… с висюльками по бокам. То есть, говоря попо-врачебному, на латеральных поверхностях.
