Результат оказался совершенно нелинейный. Что тут сработало, неизвестно. Возможно, убежденность, с которой он требовал информацию, а возможно, неизбежная ассоциация с собакой, заключенная в идеоматическом выражении, а может, и еще что-то.
Сначала собеседник будто бы впал в ступор. Ничего не было. Шаман сидел и покачивался. Разве только не гудел, как приемник на несущей частоте. А потом прорвало.
На него хлынула лавина образов. Из сонма информации, полученной таким образом, Сашка мог сделать вывод, что его, как минимум, не обманывают, но и всей правды не выдают, потому что собеседник контролирует поток сознания.
Что-то общее было с тем, как он общался с художником. Однако сам мозг, передававший образы, был иным. И разум был иным. Каким-то емким, прозрачным и всеобъемлющим. Но у собеседника явно был опыт общения с человеческими существами, поэтому он переводил поток сознания в строй образов, более понятных для человека. Примитивного в чем-то, в чем-то иного, чем Воронков, но все же человеческого существа.
Во-первых: собеседник был огромным, могучим и во всех отношениях великолепным существом. Так он себя воспринимал сам и так привык представлять себя людям. У него не было врагов. Единственным его врагом был он сам. И в этом был первый урок. Этакая философская парадигма.
Потом: собеседник был существом, способным решать свою судьбу и другие судьбы. И полагал в этом свое назначение. Очевидно, нужно было принять такую постановку вопроса как неоспоримую данность.
Далее: собеседник предпочитал жить в морских просторах, которые почитал как некий абсолютный космос, самую естественную и правильную среду обитания с несчетным количеством измерений и направлений. И себя почитал он космосом, уходящим в глубь себя как в прямом, так и в переносном смысле.
И только уже после этого: собеседник почитал себя совершенным существом и только допускал существование более совершенных, но каких-то бесплотных сущностей, видимо, божественного порядка, что делало честь его скромности. К тем же, кто вынужден существовать в плоскостном мире поверхности суши, собеседник относился снисходительно и покровительственно. Он не отказывал им в примитивном разуме, но непререкаемо был убежден, что этому разуму не хватает способности мыслить объемно, что этот разум утилитарен и примитивен. Примерно так сам Воронков думал о мозговых способностях Джоя.
И вот тут речь дошла до первопредка. И стало сложно. Перво-предок, действительно похожий на собаку, был не научно доказанным прародителем и морского философа и шамана, а скорее философско-теологической категорией. Люди пошли от первопредка, но прямые потомки первопредка служили человеку, пока не исчезли, «УШЛИ», а теперь человек, являющийся предком морского философа, находится как бы в услужении и под покровительством великих и могучих морских обитателей, которые лучше самих людей знают, как надо жить на тверди земной, раз уж такая участь им отпущена.
Уф!!!
Но все это было обильно пересыпано фрагментами легенд и притч, картинами из реального и мнимого прошлого и даже, кажется, будущего, что голова шла кругом. Да кроме того, очень многие категории и понятия были недоступны, как их ни упрощай, и создавали только впечатление непреходящей и вселенской мудрости собеседника.
Сашка при всей иронии и самоиронии все же не смог не почувствовать себя интеллектуально убогим неучем пред лицом светила науки и гиганта мысли.
Но главное, что вынес из сообщенного ему Воронков — то, что морские обитатели (разумные плотоядные млекопитающие, кстати!) имели еще и виды на иные миры. Они были совсем не прочь расселиться в студеных и в меру теплых морях иных измерений. Там объяснить плоско мыслящим обитателям суши, как надо жить и во что верить, а также проводить разведку относительно поползновений к ним со стороны параллельных миров.
Вот, правда, сеть миров они воспринимали не в пример объемнее, что-то вроде взаимопересекающихся многогранных кристаллов, в толще воды почти неразличимых. И сложных донельзя.
Поделились они и своими заботами. Оказалось, что их волнуют проявления неких МЕЖМИРОВЫХ сущностей (а есть и такие!!!) и неких миссионеров, которые шастают по мирам и ведут не всегда чистую политику.
И еще они были за что-то благодарны лично ему — Сашке Вороненку — за какое-то доброе дело, которое было при его посредстве вот только что сделано…
На сем сеанс был внезапно прерван.
Последнее, что он понял, так это что у шамана есть сей момент насущные какие-то дела и ему нужно их все переделать, дабы потом он мог опять, не отвлекаясь, послужить посредником в общении, которого собеседник будет нетерпеливо ждать.
Занятно, что про многие беды, которые он, Сашка, кому-то сулит было как-то незаметно забыто. Впрочем, вполне возможно, что к этому вопросу морской бог (или морской рыжий водоглаз?) еще вернется в самый неподходящий момент.
С одной стороны общение хотелось продолжить, а с другой, пауза была как раз кстати, потому что непросто все это было и утомительно.
— Сказка про белого бычка, — пробормотал Сашка, поматывая головой, как теленок в стойле.
Общение оглушило его несколько. Мышцы шеи затекли со страшной силой, будто голова сделалась на время «разговора» тяжкой как котел.
Ему передали в ответ на эти слова, что про бычка вовсе не сказка, а самая насущная реальность, с которой надо что-то делать. Этого он не понял до конца. По крайней мере не сразу.
«Большой белый зверь пришел! — Сашка понял, что это уже сам шаман ему говорит. — Большой зверь хочет умирать. Надо помогать. Мясо будет. Теплая шкура будет. Пошли со мной. Помогать зверю умирать будем».
Почему-то ментальный посыл шамана Сашка, видимо, в силу игры ассоциаций, переводил для себя в речь, напоминающую немного манеру выражаться чукчи из анекдота.
«Помогать умирать вместе хорошо!» — настаивал шаман.
И в сознании возник образ мультяшного какого-то белого бычка. Лохматого и толстого. Аппетитного. Смешного, как наивный наскальный рисунок древнего человека. Шаман не мог мысленно передать образ подлинного животного. А представлял себе его забавно.
Вышли «помогать умирать».
Сашка и Джой выпростались из квазичума на воздух. Небо прояснело. Светило солнце, перебивавшее колючий морозец. С той стороны, где грело, было тепло, а в тенечке — морозно.
Несильный ветер нес впереди поземку.
Джою не понравилось, что ветер задувает сзади и ерошит шерсть. Он же все-таки не лайка, а колли. И песя шел как-то смешно, бочком, занося задницу вбок против ветра, будто бы заднее передаточное число было у него больше, чем переднее.
