Повертел шлем в руках, потом натянул на голову, оказалось довольно удобно, внизу имелась какая-то упругая подкладка, которая сразу плотно, герметично обхватила шею, и оказался в темноте, потому что ни один проблеск света не пробивался через забрало. Я не видел ничего, и от этого мне на короткое мгновение стало страшно.
Сразу попробовал снять шлем, но упругая подкладка внизу не поддалась, стала непроницаемой, словно каменной.
Потом внутри что-то щелкнуло, и все осветилось. Говорят, у насекомых глаза состоят из множества ячеек, поэтому видят они не так, как мы, а наблюдают множество изображений и, пользуясь этим, замечательно ориентируются в мире.
Так вот, передо мной появился точно такой же фасеточный экран, темное забрало шлема разбилось на сотню небольших экранов, и в каждом светилось свое изображение.
Один экран светился оранжевым цветом, другой — мертвенно-синим, третий — желтым, четвертый передавал изображение в черно-белом свете.
Настолько много было всего, что мои глаза никак не могли собраться в одну точку — разбегались.
Голова разболелась сразу: мой бедный мозг получал слишком много информации, гораздо больше, чем мог обработать, и просто разрывался на части.
Шлем по-прежнему не снимался, как бы я его ни дергал.
Убедившись в том, что мне от него больше никогда не избавиться, я лег на землю и закрыл глаза. Пролежал так минут десять, прежде чем боль понемногу начала уходить, а дыхание стало более редким и глубоким.
Тогда осторожно открыл один глаз и посмотрел на экран, как мне показалось — самый спокойный по цвету. Он был блеклым, каким-то серым, и все вокруг виделось в нем как рисунок карандашом — темные контуры с серыми прожилками внутри.
Когда глаза привыкли, я посмотрел на скалу и увидел в ней множество темных включений, видимо, неизвестных мне минералов, и нашел несколько пустот, глубоко погруженных в камень: они отличались тяжелой вязкой чернотой.
Успокоившись и убедившись, что боль окончательно ушла, перевел взгляд на землю и увидел все, что таилось под ней, а наверху тропинку, спускающуюся сбоку.
Прямо подо мной находились темные пустоты и серые тени вкраплений инородных минералов, все казалось непрочным и хрупким, и вообще ощущение было такое, словно я смотрел на мир через экран рентгеновского аппарата.
Понемногу экран потускнел, фасеточное изображение исчезло, остался только один экран — тот, в который я смотрел.
Мне стал понятен принцип действия этого неясного и сложного прибора. Получалось, в него забит огромный спектр различных энергий, и я могу выбрать любой из них, а значит, увидеть все, что захочу. Правда, экспериментировать мне больше не хотелось.
Когда понял, что могу видеть, то осторожно подошел к краю уступа и взглянул вниз. Чуда не произошло — внизу можно было разглядеть только серые смутные тени, в которых легко угадывались огромные камни, поставленные друг на друга. Пелена и камни сливались в сложный рисунок, похожий на множество кругов различного диаметра, соединенных между собой прямыми линиями. В них имелось немало проходов, ниш непонятного назначения и различных арок, ведущих в черную пустоту.
Видел такое. Вспомнил. Круги на полях. Принцип тот же: работал, похоже, один и тот же художник. Лабиринт оказался намного больше и сложнее, чем мне представлялось.
Я смотрел вниз и не понимал, как такая огромная конструкция могла поместиться в небольшой котловине. Даже при такой мощной оптике или том, что ее заменяло в шлеме, дальние проходы терялись, размазывались, позволяя думать, что лабиринт может уходить в глубину горы, возможно, на десятки километров.
Удивительное творение. Придумать такую конструкцию мог только сумасшедший или гений. Логики никакой. Все непонятно и загадочно. И даже инопланетный шлем не помогал в этом разобраться. Вроде все просто, но как только начинаешь вглядываться в рисунок, то вылезают серые тени, которые практически перечеркивают все, создавая новые слои.
Я даже не смог увидеть арку, хоть она была частью прямой, идущей через весь лабиринт, ее перечеркивал десяток скалистых стен. Направо должна находиться черная дыра, но виднелось только серое пятно, которое при всем желании вряд ли можно принять за арку, ведущую в жуткую пустоту.
Проще говоря — понять невозможно.
Я тяжело вздохнул и пошел вниз. Ничем мне шлем помочь не смог, наоборот, еще более затуманил мозги. К сожалению, теперь я мог видеть этот мир только через его странные экраны, по крайней мере до тех пор, пока не придумаю, как его снять.
Кстати, спускаться по тропинке оказалось непросто, я несколько раз бился о камни, разбивая в кровь ноги, просто потому что не мог отличить тропинку от серых теней скал с темными вкраплениями других минералов.
Я чувствовал, как у меня течет кровь с расцарапанной руки, но увидеть этого не мог: на экране вырисовывался только светло-серый скелет, почти не отличающийся цветом от скал. Ощущения неприятные, непривычные, даже пугающие.
Когда ударился еще раз и долго тряс разбитой рукой, решил, что стоит попробовать переключиться на другой экран, и тогда, возможно, буду видеть чуть лучше.
С принципом работы шлема кое-как разобрался, так что само переключение не должно было стать очень трудным. Я закрыл один глаз и стал старательно смотреть в правый угол.
Экран пожелтел, на нем черные скалы обступили меня, а темно-серая петляющая полоска под ногами походила на тропинку. Мое тело при этом превратилось в сплетение всевозможных цветных линий — возможно, вен, артерий и лимфатических узлов.
Спускаться стало проще, я даже смог различать упоры для ног и рук, что, впрочем, не помешало мне поскользнуться и последние десять метров прокатиться, ударяясь обо все встреченные камни.
Головой несколько раз приложился, но шлем защитил — мягкая прокладка замечательно амортизировала любые толчки.
Я был уверен: руки и ноги у меня в крови, несмотря на то что боли и в них не чувствовалось, но не мог их рассмотреть.
Выругавшись, тяжело поднялся, пошел к арке и какое-то время стоял, пытаясь разглядеть, что находится внутри, надеялся на замечательные способности шлема, но ничего не увидел, кроме темных массивных камней с вкраплениями неизвестных мне минералов и все той же клубящейся белесой пелены, которая не менялась на любых экранах.
Убедившись, что так мне ничего не разглядеть, осторожно вошел внутрь и повернул налево — туда, где уже проходил пару раз и остался в живых.
В душе проснулось тягостное предчувствие беды. Я с горечью обругал сам себя. Понимал же, что ничего хорошего меня в лабиринте не ждет.
