— Значит, у меня остается только Бэрд, — произнес он вслух.
— Он обладает исключительно острым умом. Я бы хотел заполучить его в свое распоряжение, несмотря на то что он просто помешан на убийствах.
— В данный момент, — возразил Хоффман, — мне совершенно необходимо, чтобы он занимался как раз этими самыми убийствами.
Некоторые вещи доходят до сознания не сразу. Хоффман часто обнаруживал, что вдруг понимает смысл событий, случившихся несколько часов или даже несколько дней назад. На этот раз сигналом послужило механическое действие, явно инстинктивно совершенное Прескоттом.
«Погоди-ка. Зачем это он запирает свой стол? Какого черта он там прячет?»
Возможно, это была привычка. Человек не меняется за один день: если он привык всю жизнь хранить секреты, он не начинает выбалтывать все подряд. Возможно, настала минута в очередной раз напомнить Председателю, что они воюют на одной стороне.
— Я понимаю, — произнес Прескотт.
— Господин Председатель, простите, что я спрашиваю снова, но нет ли чего-то такого, о чем вы забыли или не сочли нужным сообщить мне? — Хоффман ненавидел эти разговоры. — Возможно, вам это показалось неважным, но, если есть какая-то секретная информация, к которой даже вы не можете подступиться, я прикажу Бэрду разобраться в ней. До сих пор вы, конечно, всем со мной делились.
Он ждал отрицательного ответа. И получил его.
— Если бы у меня имелось нечто, могущее помочь вам решить эту проблему, я бы обязательно сообщил вам об этом уже давно, — сказал Прескотт.
— Я просто хотел лишний раз в этом убедиться, — сказал Хоффман. «И ты это понимаешь». — Могу я предложить вам временно покинуть базу? Для вас имеет смысл эвакуироваться вместе с гражданскими. Им сейчас нужно ваше руководство. А мы будем продолжать нашу работу.
Прескотт равнодушно взглянул на него:
— Очень хорошо.
— Немедленно, господин Председатель. Если начнется новая атака, вряд ли я смогу заниматься вашим спасением, а вы видели, как быстро все это происходит.
У Хоффмана возникло такое чувство, будто Прескотту хочется избавиться от его присутствия. Он подумал: «А может, Председатель собирается поговорить с Треску или даже с Олливаром и не хочет, чтобы его подслушали?» Хоффман был полностью уверен в том, что Треску не станет с ним торговаться, но Олливар был темной лошадкой. Этот негодяй даже не рассказал им, что бродяги уже натыкались на полипов на материке.
«Прескотт всегда останется Прескоттом. Но я не позволю, чтобы меня выталкивали взашей как школьника».
— Хорошо, я согласен, — сказал Прескотт. Видимо, он решил уступить и направился к двери. — Я буду на связи, пятнадцатая частота. Держите меня в курсе.
Хоффман проводил его вниз по лестнице и зашел в командный центр поговорить с Матьесоном. Все это время он приглядывал за дверью, чтобы убедиться в том, что Прескотт не вернулся.
— Мы не можем отправить людей далеко отсюда, сэр, — говорил Матьесон. — Мы конфисковали весь транспорт, какой только смогли, но большинство все равно идут пешком. То есть из тех, кто согласился уходить. Многие сказали, что рискнут и останутся. Им уже надоело эвакуироваться. Даже временно.
— Чертовски жаль, что гражданские у нас не вооружены, — произнес Хоффман. Он снова оглянулся, проверяя, ушел ли Прескотт. — Однако я рад, что мы не конфисковали у гораснийцев их оружие.
— Кстати, сержант Матаки все еще в строю.
— Можете просто говорить «еще жива», лейтенант. — В мозгу у Хоффмана родилась одна мысль, совершенно необычная для него, и ему стало стыдно, что он позволил себе поддаться ей, вместо того чтобы волноваться за Берни. «Нужно осмотреть офис Прескотта». — Свяжитесь со мной и сообщите, что происходит в Пелруане, обязательно, в любом случае. Даже если сюда приползет сто тысяч полипов и база сгорит дотла. Понятно?
— Понял, сэр. Но сейчас там стало поспокойнее.
Это должно было занять всего минуту-две. Хоффман вернулся наверх и подошел к письменному столу Председателя. Он никогда в своей жизни не совершал ничего подобного. Даже в детстве он ни за кем не подглядывал и не рылся в чужих вещах. Но сейчас было не важно, чужое это или не чужое. Наступила критическая ситуация: его начальник — сволочь, обожающая секреты, их цивилизация находится на грани уничтожения и они уже буквально не представляют, как дожить до завтрашнего дня. Он должен знать все, хотя бы ради того, чтобы иметь возможность продолжать и дальше работать с Прескоттом и не рассориться с ним вдрызг. Он должен доверять Председателю.
«Настолько, насколько можно вообще доверять политику. Может быть, он сделал это автоматически, как учили всех нас. Огнестрельное оружие следует держать под замком».
Замки на здешних древних письменных столах были примитивными. Хоффман вытащил перочинный нож и развернул шило. Он не знал, сможет ли потом снова закрыть замок, но это зависело от того, что он найдет внутри, и…
«Итак, если я найду там что-то такое, что меня разозлит, что же делать дальше? Как только я открою ящик, обратного пути не будет».
Но он все равно взломал замок. В ящике лежали золотые часы Прескотта, папка с бумагами — документы с подписями, вводящие в действие Акт об обороне. Документам было четырнадцать лет, и они являлись основой власти Прескотта. И еще там обнаружился компьютерный диск с обычным ярлычком, на котором стояла надпись: «А2897». Бумаги Хоффмана не заинтересовали, а вот диском стоило заняться.
Он переступил грань. Он уже не мог положить диск обратно и уйти. Он взял его с собой в командный центр и, стараясь не привлекать внимания Матьесона, включил старый компьютер и вставил диск в дисковод. Его не удивило то, что древний агрегат не смог прочитать диск. Но существует же такой компьютер, который в состоянии это сделать, иначе зачем Прескотту хранить его?
— Матьесон, мне нужно, чтобы вы пошли и выпили кофе. Или сходите в туалет. Куда хотите.
Парень понимал, что это значит. Он кивнул, отвернулся и выехал за дверь. Хоффман подошел к его компьютеру — новой машине, вывезенной из Хасинто, — и попробовал вставить свой диск. Несколько секунд дисковод пыхтел и жужжал, затем экран загорелся. Но перед Хоффманом появились лишь названия файлов — ничего не значащие цепочки цифр, и ни один файл открыть не удалось — они были зашифрованы.
«А чего ты ожидал?»
Хоффману потребовалось целых десять секунд, чтобы принять решение и положить диск в карман. И еще двадцать для того, чтобы покопаться в столе и найти коробку с надписью: «Поврежденные диски — не выбрасывать».
Сейчас ничего не выбрасывали в надежде, что вещь можно будет восстановить и как-то использовать еще раз. Все производимые в КОГ компьютерные диски выглядели одинаково. Он просто поменял ярлычки.
