Люк не знал, но он был полон решимости все выяснить, или, по крайней мере, попытаться это сделать. Если был способ (неважно, какой) помочь его любимой жене, он должен был попытаться.
Он наклонил голову и закрыл глаза, укрепляясь в решимости. Ему предстояло решить так много важных вопросов, и возрождение Совета Ордена джедаев было не последним в этом списке. Снова он должен был выступать во множестве ролей — как государственный деятель, дипломат, воин, ученый, муж, наконец. Мара всерьез вела разговоры о том, чтобы на время удалиться от дел и улететь на Дагоба или какое-нибудь другое дикое и наполненное Силой место, где она могла бы обрести новые, более глубокие уровни медитации и более глубокое понимание всего происходящего с ней. Люк, разумеется, предложил полететь вместе, но она категорически отказалась.
Ее проблемы были ее битвой, во всяком случае на данном этапе.
Люк глубоко и тяжко вздохнул.
* * *
В соседней комнате собирала свои вещи Лейя Соло. Ее ожидало много работы. Она видела этих пришельцев из другой галактики, йуужань-вонгов, и понимала, что угроза, хотя и была предотвращена по большому счету, но вопрос еще не закрыт. Могли появиться новые армии вторжения, куда больше первой, и новые военные координаторы, и в следующий раз они могли обосноваться не под ледяным панцирем водного мира. Что делать тогда?
Лейя с ужасом подумала о том, насколько близко к полнейшей катастрофе они оказались, насколько легко праэторит-вонг, не уничтожь они базу захватчиков, прошелся бы победным маршем по Галактике, и Новая Республика так никогда и не собрала бы достаточные силы, чтобы остановить пришельцев, и упрямые и зачастую невежественные сенаторы так и не поняли бы реальный уровень угрозы до тех пор, пока уже не было бы поздно.
Снова ей придется ради неотложных дел на работе забыть о личной жизни. Что у нее трое детей, которые, хотя и показали себя настоящими героями, все еще нуждались в ней. Что у нее есть невестка, которая сражается со смертельной болезнью, и брат, которому может понадобиться ее помощь.
Что есть у нее и муж, чье душевное равновесие было нарушено потерей верного друга.
Но разве могла бы она посвятить себя семье, если вернулись бы йуужань-вонги, в большем количестве и лучше подготовленные, а Новая Республика оказалась бы не готова встретить их?
— Посол Лейя, — прошептала она, неохотно, но безропотно примеряя на себя этот титул, которым вскоре наградит ее Совет, объявив ее послом Дубриллиона и близлежащих секторов внешних территорий, включая систему Хелска.
Ей оставалось только надеяться, что Борск Фей'лиа и его дружки будут прислушиваться к ней.
* * *
А на другом конце Галактики ставил перед собой новые задачи еще один посланник.
Ном Анор знал о трагедии, постигшей праэторит-вонг. Он слышал леденящие кровь, рассказы, доходившие сюда с Внешних территорий, но не мог связаться с Йомином Карром или Да'Гарой, и это только подтвердило опасения, что войска вторжения были разбиты и рассеяны по галактике.
Йуужань-вонгские воины разлетелись кто куда, и он не мог снова собрать их вместе или координировать их действия. Он прекрасно справился со своей задачей — отвлек основные силы противника на события в Центре, так что у них не было времени следить за тем, что творится на окраинах Новой Республики. Он сделал все, что мог, для Да'Гары и военного координатора, и все же они погибли. Вместе с праэторит-вонгом.
Сначала Ном Анор испугался, что его воины могли недооценить своих врагов, но затем, когда стали поступать более подробные сведения о ходе битвы и неожиданном ее исходе, он понял, что только феноменальное везение позволило этому жалкому народцу победить.
Но еще ничего не кончено, думал Ном Анор. Все еще впереди. Праэторит-вонг — лишь малая толика того, что вонги могут бросить на покорение этой галактики.
Пришла пора исполнителю снова браться за работу. Он осел на захудалой, всеми забытой планетке, на которой давно зрело недовольство порядками Новой Республики и в любой момент была готова вспыхнуть гражданская волна.
Что ж, он заварит эту кашу.
Тысячелетний сокол" медленно и плавно парил в пространстве, а перед ним, сбитый с орбиты и потерявший равновесие, покачивался Сернпидаль.
Лейя молча стояла за спиной у Хэна на мостике, не мешая ему побыть наедине со своими мыслями и воспоминаниями.
Ему это было так необходимо. Он в последние дни специально загружал себя работой, чтобы не думать о неизбежном моменте прощания, изо все сил старался избежать его в надежде, что время уменьшит боль.
Не уменьшило. Ни капельки. Глядя вниз, на место, где он видел Чубакку в последний раз, Хэн уже не мог убежать или отсрочить мучительный момент. Теперь он думал только о своем друге. В памяти всплывали картины из жизни — воспоминания о Чуи. В основном, различные оттенки выражения лица вуки или забавный вой, но никаких определенных событий — события казались незначительными. Только интонации Чубаккиного голоса, взгляды, которыми он смотрел на Хэна: часто непокорные, но всегда преисполненные глубокой любви и уважения.
Хэн посмотрел на пустое кресло второго пилота, в котором так долго сидел Чубакка, и мысленным взором нарисовал своего приятеля в нем. Он представил его так ярко, так кристально четко, что, почти поверил, будто сможет усилием воли воскресить друга из мертвых, потому что он, Хэн Соло, не может смириться с его потерей.
Нет, лелеял он надежду. Чуи не мог погибнуть. Этого просто не может быть.
Но все было именно так. Чуи ушел и больше никогда не вернется.
Затем возникли новые образы: Чуи вбегает на мостик; Чуи несется за Анакином по трапу на Корусканте после очередной осечки репульсора; Чуи держит на вытянутых руках сразу трех Соло-младших, и это было совсем недавно, когда они были уже не такие маленькие, но он хотел доказать, что он еще не потерял хватки. Взгляд Хэна упал на любимую кепку, валявшуюся под приборной консолью второго пилота. Эту шапку Лейя подарила Хэну сразу же после рождения двойни, и причудливыми завитушками на ней было вышито: «Поздравляю, это ОБА!». Сколько раз вуки воровал ее и с трудом напяливал ее на свою мохнатую голову, пытаясь растянуть ее до своего размера!
Хэн нагнулся и поднял кепку, затем перевернул ее и увидел, что на подкладке осталась пара рыжих длинных волос.
Воспоминания проносились перед глазами Хэна, и все они заканчивались одним и тем же — внезапным осознанием того, что новых не будет, что книга закрыта, что волосы на кепке были последними, и больше вуки их там не оставит.
Поскольку Хэн был мужем и отцом, то мысли его плавно перетекли на детей. Несколько раз за последние пару дней он видел, как они пытаются скрыть слезы на глазах, и ему не было нужды спрашивать, о чем они сейчас думают. Как ни странно, но Джайна и Джесин переживали куда больше своего брата, и Хэн поначалу был удивлен этим, но в конце концов понял, почему так. Анакину было пятнадцать, самый эгоистичный и самовлюбленный возраст, и, несмотря на то, что мальчик добровольно взвалил всю тяжесть вины за гибель Чубакки на свои плечи, он был слишком поглощен рефлексией, чтобы по-настоящему понять всю боль утраты. Двойняшки, напротив, уже переросли этот эгоцентрический взгляд на мир вокруг и имели понятие о том, что такое «сопереживание». Поэтому Хэн к каждому из детей подошел индивидуально и сказал им те вечные избитые клише, которые каждый наверняка слышал в своей юности, теряя близких.