Он так и ждал, день за днем, и все равно – за ним пришли внезапно. Тюремщик отпер дверь, гремя ключами в огромном замке. Старый знакомец – знаменитый капитан гвардейцев Кунц Лохнер, служивший еще императору Гизельгеру, – стоял за дверью. Во дворе замка не оказалось ни виселицы, ни плахи – только черный экипаж, запряженный четверкой лошадей.
– Вы повезете меня на казнь?
– Нет, только на суд, мессир.
«Значит, будет суд, – подумал Людвиг. – Ну что ж. Придется сыграть еще одну роль – последнюю. Шансов оправдаться почти нет. Зато и терять больше нечего. Sursum corda!»[24] Он почувствовал нечто вроде озорного веселья.
– Ну что ж, я готов, капитан.
Дорога до Эберталя не показалась Людвигу долгой. Карета остановилась ни много ни мало – у дворца Халле.
– Ого! Дворец баронских Собраний. Открытый суд. Такая честь для меня. С чего бы это, любезный капитан?
Кунц Лохнер молча отвернулся. Людвига ввели в зал. Казалось, в лицо ему ударил ветер, не ласковый ветер весны или холодное дуновение стужи – горячий ветер ненависти.
– Изменник! Предатель!
Стража скрестила алебарды, не подпуская к преступнику разгневанных баронов. На возвышении восседали судьи – пятеро высших, самых родовитых и самых прославленных латинистов Империи. Кресло императора пустовало. Стража, не чинясь, древками алебард подтолкнула Людвига к отведенному для него месту – табурету в углу зала. По бокам замерли гвардейцы.
«Как при венценосной особе», – подумал фон Фирхоф и почувствовал, как им овладевает безумный смех. Нельзя. Не время смеяться и сходить с ума. Нужно собраться, еще не все кончено. Скорее всего он проиграет, но недостойно сдаваться без борьбы.
Вперед выступил знакомый судейский чиновник, расправил свиток, близоруко прищурился.
– Людвиг фон Фирхоф, барон Империи, обвиняется перед судом баронов Империи по следующим пунктам…
Прочитанное не отличалось новизной – бывшему инквизитору пришлось в третий раз выслушать заверенный свидетелями немалый перечень собственных прегрешений.
– Людвиг фон Фирхоф, можете ли вы что-либо сказать в свое оправдание?
«Ага, – отметил Людвиг, – видно, адвокат мне не полагается. Или для такого предателя, как я, попросту на нашлось адвоката. Ладно, попробуем сами».
– Хочу сделать суду заявление. Я публично отрекаюсь ото всех своих признаний в государственной измене. Confessio extrajudicialis in se nulla est; et quod nullum est, non potest adminiculari…[25]
(Недовольный голос из зала: что за тарабарщину несет этот шельмец?)
– …клянусь всемогущим Богом-творцом и святыми покровителями Церена – эти признания вырваны у меня пытками или вымышлены следователем инквизиции. Посмотрите сами – там нет моей подписи.
Собрание немедленно взорвалось негодующими криками. «А ведь сейчас они сомнут стражу и просто порвут меня на части, – подумал Людвиг. – И эшафот для четвертования не понадобится».
Генеральный судья безуспешно пытался перекричать шум, стучал молоточком по настольному колоколу чистого серебра. Стража, выстроившись цепью, отрезала помост от зала. Когда шум наконец утих, красный от досады судья продолжил:
– Confessus pro iudicato est, qui qudammodo sua sententia damnatur[26]. Чем же тогда вы, Людвиг фон Фирхоф, можете объяснить свои действия, равно противные святой вере, верности императору и рыцарской чести?
«А меня и не посвящали в рыцари», – озорно подумал Людвиг.
– Какие такие действия, ваша честь?
– Использование артефакта черной магии, убийство верных рыцарей Империи.
– Использование артефакта – признаю. Но убитые, как вы изволили выразиться, не были верными рыцарями Империи. Они были изменниками, вступившими в союз с врагом. А попросту говоря, за обещание сохранить и даже увеличить их ленные владения собирались провести варваров на земли Империи.
– Ложь! Клевета! – закричал кто-то из зала. – Мой брат никогда не совершал бесчестных поступков!
– Правда! Правда! Говорят, там, на перевале, нашли немало трупов, одетых в дубленые кожи!
– Тихо, доблестные бароны! Тишина и внимание… Допустим, Людвиг фон Фирхоф, вы правы. Однако варваров Саргана никто не видел в исконных землях императора Гагена. Зато все знают имена рыцарей, убитых вами. Чем вы докажете, что действовали в интересах Империи, а не движимый изменой, корыстолюбием или иными темными помыслами?
«Ну вот и все, – подумал Людвиг. – Если бы сохранилось письмо Саргана к Тассельгорну, возможно, оно спасло бы меня. Только возможно, а не наверняка, потому что обвинения в черной магии неопровержимы. Не стоило обольщаться – это смерть».
– Я ничем не могу доказать этого, кроме собственного рассказа и клятвы, которую готов принести.
– Судя по количеству дел о клятвопреступлениях, которые разбираются в судах Империи, вашей, обвиняемый, клятвы совершенно недостаточно.
«Осталось еще одно средство, – подумал Людвиг. – Ох, не верю я в эти суды Божий, но хотя бы потянуть время…»
– Я готов участвовать в испытании водой или железом – в Божьем суде, против любого обвинителя!
– Людвиг фон Фирхоф, ваша просьба отклоняется. Указ императора трехлетней давности отменяет испытания водой и железом в делах о государственной измене. Eum, qui leges facit, pari maiestate legibus obtemperare convenit[27].
«Да я не особо и надеялся», – подумал Людвиг.
Внезапно зал заволновался. Рыцари вскочили с мест.
Фирхоф готов был сам смеяться над собой, воистину, слепая надежда – враг разума. Через боковую дверь, которую некогда так любил император Гизельгер, вошел сам Гаген I. Император был бледен, одутловат более обычного, под глазами мешки. Однако походка повелителя оставалась твердой. Он сел в резное кресло, даже не взглянув на подсудимого. Опустились на скамьи рыцари.
– Продолжайте…
Судья откашлялся.
– Convinci non nisi scriptura aut testibus potest[28]. Свидетельских показаний было довольно. Поскольку обвиняемый не смог предъявить смягчающих обстоятельств, его вина считается доказанной. Государь, как я должен поступить – вы сами объявите приговор или выслушаем баронов Империи?
Гаген устало кивнул.
– Выслушаем баронов.
Судья, готовясь к опросу, извлек изрядной длины список знатных родов. Бароны, смертельно утомленные «латинской тарабарщиной», нетерпеливо роптали:
– К делу, ближе к делу!
Дальнозоркий генеральный судья развернул свиток, величественно держа его в вытянутых руках.
– Баронство Альгиэйер?
– Колесовать! – голос из задних рядов.
– Баронство Аллен?
– Повесить как собаку!
– Баронство Бель…
Людвиг отстраненно слушал, как каждый новый голос приговаривает его к смерти. «Хватило бы и одного раза, – подумал Фирхоф, – меня специально заставляют смотреть и слушать, многократно умирая заживо. Cui bone est[29]». Судья медленно перемещал палец вдоль списка.
