Исполинский, великолепный нарвал был собеседником Воронкова. И, увидев это существо воочию, Сашка был готов поверить в его божественное естество.
— Здрасте… — вырвалось у него.
Джой припал на лапы, но не зарычал и не залаял. Песя натурально обалдел. Он просто не мог охватить единым взглядом, ни мысленным, ни просто оптическим, эту невероятную разумную громаду и совершенно не знал, как к ней относиться.
Сашка очень хорошо понимал его.
Гигант раскрыл пасть с ровными рядами конических одинаковых зубов под полметра длиной каждый. Зубы были только на нижней узкой, как у кашалота, челюсти, а верхнюю украшали сплошные уплощенные продольные костяные ножи, впереди свивающиеся в тот самый рог, длиной с фонарный столб.
Заглянув в эту пасть, Воронков захотел крикнуть в нее:
— Пиноккио!!!
Но сдержался, победил собственную шкодливую натуру.
Челюсти сомкнулись со звуком выстрела из пушки.
— Ты хотел меня увидеть?
— Честно говоря, м-м… да… Не так чтобы больше жизни… Просто любопытно было.
Нарвал издал неожиданно высокий, пронзительный дельфиний свист и тут же, без перехода, выдал низкочастотное резонирующее, так что ледяная масса под ногами завибрировала, рычание.
В бледно-голубой сапфировой воде полыньи, словно рубки подводных лодок, поднялись широкие, лоснящиеся спинные плавники цвета алебастра и двинулись строем, рассекая волны, — не то айсберги, не то белые подлодки вправду.
Семейство великого нарвала? Жены и дети?
Они построили свою, перевернутую вершиной в пучину моря цивилизацию, в которой люди, похоже, искусственно заторможенные в развитии, играли какую-то подчиненную, второстепенную роль. Но, видимо, важную. Ведь для чего-то же их нарвалы прикармливали, воспитывали и снабжали мифами. Не только ведь в качестве домашних любимцев? Наверняка не только. Иначе они вполне обошлись бы разведением золотых декоративных рыбок.
— Не жены и дети, — поправил нарвал, или, вернее, нарвалиха, — а мужья, дети и внуки.
Он все больше осваивался с чтением мыслей Воронкова.
— Тебе пора! — сказала китиха и, скользнув по льду крыльями плавников, подалась назад и ухнула в воду, подняв фонтан, от которого Сашке пришлось шарахнуться, чтобы не окатило с ног до головы.
Нет. Его все равно бы накрыло. Но в этот самый момент мир перелистнулся.
Сашка потерял равновесие и повалился на спину под треск ломающейся лыжи.
— Что за лыжник на фоне лета? — усмехнулся Сашка, когда пришел в себя.
Трудно сказать, то ли он сам перескочил из мира в мир, когда шарахнулся от волны, то ли нарвалиха его отправила, как по телеграфу, но мир, в котором он оказался, был замечателен именно морским пейзажем, достойным кисти Айвазовского.
Воронков оказался на покатых валунах между пронзительно зеленым прозрачным до неправдоподобной глубины морем и ярко изумрудными холмами позади. Причем трава была такая, будто ее стригли двести лет. Или больше. А последний раз постригли аккуратнейшим образом сегодня утром. И расчесали грабельками.
Прибой грохотал о валуны, и обилие брызг долетавших до Воронкова, позволило сделать еще одно открытие. Вода в море была пресной.
Нужно было избавиться от лыж и отыскать Джоя.
Первое Сашка выполнил без труда, несмотря на то, что здорово приложился спиной.
Отсутствие же Джоя довольно скоро начало его волновать.
Миновав полосу валунов, Сашка пошел по аккуратному газону, поднимающемуся на холм, и громко звал псину, сильно беспокоясь из-за того, что прибой заглушал его голос.
Еще минут через пять Воронков отошел уже метров на сто от моря вверх по склону, и то во всю мочь голоса матерился, то звал Джоя, суля ему все мыслимые и немыслимые блага, в случае если он вот сейчас же найдется, и все немыслимые и мыслимые наказания, если тот потеряется.
Джоя нигде не было.
Впереди за холмом почудился собачий лай.
Сашка припустил туда.
Но еще не добежав до вершины, только выглянув поверх нее, понял, что ошибся.
Изумрудные округлые, будто ненастоящие холмы стелились до горизонта ровными рядами покатых вершин. И по следующей гряде, прямо в его сторону плотной цепью бежали люди в одинаковых красных куртках и синих штанах, все как один с огромными, зверовидными псами на длинных поводках. И эти, волчьего экстерьера кабыздохи время от времени взбрехивали глухо и злобно.
Причем, судя по выгибу этой цепи охотников, получалось, что обкладывают именно его — Воронкова.
Оружия при охотниках Сашка не заметил, но что толку — псы были сами превосходным оружием.
Хотя нет, все же не псы. Зверюги какие-то, со свисающей шерстью, клиновидными мордами и передними лапами вроде бы покороче задних. Да и с когтями на манер медвежьих. Ушки у зверюг были маленькие, округлые, наивные какие-то. Таких ушей у собак не бывает. Росомахи какие-то, вот что. А росомаха зверь серьезный, как говорят чукчи.
Но где же Джой!?
И в этот момент раздался знакомый уже пронзительный дельфиний свист. От него закладывало уши.
Сашка обернулся.
Несколько гигантских белых плавников разрезали оскольчатую зелень воды.
Люди в красных куртках начали падать на траву, обхватывая головы руками, а страшные звери, схожие с росомахой экстерьером, ложились на месте и тоже пытались спрятать головы под лапами.
Ничего не понимая, Вороненок почувствовал присутствие Джоя.
— Я здесь, хозяин!
Но еще не успев отыскать пса взглядом, он ощутил новый переход, почувствовал, что почва под ногами стала тверже, почувствовал, что что-то его толкнуло вперед, и налетел на стену.
Стена ударила его сильно, будто он налетел на нее, спрыгнув с поезда. Но недостаточно сильно для того, чтобы он выключился.
Джой скульнул рядом.
Похоже, его тоже приложило.
— Нужно полежать, хозяин, — категорично и на удивление внятно, без вариантов толкования фразы заявил Джой.
Воронков и сам чувствовал, что надо полежать, отдохнуть, даже вздремнуть часов этак надцать. И потому только поднялся с максимальной поспешностью.
Тут же он удивился, ощутив раскоординированность в конечностях, включая голову, и всем организме, какая бывает только от крайней усталости или же с нечеловечески пакостного похмелья, которое с ним случалось всего пару раз в жизни.
— Сотрясение, что ли? — удивленно пробормотал он.
Его окружали покачивающиеся руины игрушечного города.
Покачивающийся Джой смотрел снизу вверх жалобно.
Послышалась отдаленная канонада.
— О, нам туда! — глубокомысленно воздев указательный палец, сказал Сашка.
