бурами Аидов дыр. Взрывная декомпрессия прошла по нижним и ненанесенным на схемы полостям Предела, наполняя их вакуумом и сминая отсеки, как яичные скорлупы.
Части огромной структуры уже были объяты огнем там, где огромные взрывы прорвались сквозь них, взрывы от аккуратно размещенных зарядов, или от брошенных боеприпасов, воспламененных улетающими десантными кораблями.
Некоторые повреждения были результатом от спонтанных взрывов ловушек в нижних глубинах.
Крошечные полости в Пределе светились изнутри, подобно теплу внутри угля.
Взрывы и огненные шторма продолжали проноситься по территории несколько дней.
Подняв щиты, Армадюк полетел прочь от целевой зоны, наметив жесткую линию ускорения сквозь плотные поля обломков к ближайшей Точке Мандевилля. Он продолжал передавать потоки переговоров, обвинений и оскорблений на боевом коде Кровавого Пакта до того момента, как перешел в варп.
В двух сотнях тысяч километров позади него, скрытый и спрятавшийся в мусорном поле Предела, монструозный и черный, как ночь, демонический корабль наблюдал за отходом Армадюка. Он слушал вокс-переговоры, которые Имперский корабль транслировал на своем пути.
Он запустил свое оружие и двигатели, и полетел вперед, выслеживая свою добычу.
Когда он начал двигаться, он прошептал свое имя, звуковой треск, похожий на тихое проклятие.
Тормаггедон Монструм Рекс!
— Я сделаю все, что смогу, — сказала Керт. — Прогноз хороший. Халлер вовремя принес его в лазарет.
Элоди кивнула.
— Спасибо вам, — сказала она. Койки в лазарете был заполнены. Было так много раненых, что несколько лазаретов для экипажа корабля были, так же, заняты Призраками.
Элоди волновала только одна койка. На села рядом с койкой Даура и взяла его руку. Он был очень бледным на фоне старой простыни плохого качества. Он не пошевелился.
— С отдыхом и хорошей заботой, он поправится, — сказала Керт. Она была истощена и опустошена внутри, но она оставалась с Элоди до тех пор, пока не показалось, что женщина слегка успокоилась.
Керт вернулась в медицинский офис. Стол Дордена был в том состоянии, каким он его оставил, его инструменты лежали так, как он любил. Лесп это сделал, как он делал каждое утро. Знакомость рабочей зоны была почти невыносимой.
Она села в кресло, которое было Дордена с тех пор, как они направились на эту миссию. На столе, в старой, потертой рамке, был поблекший пикт молодого человека и его милой молодой жены. Она была беременна. Он был недавно аттестованным сельским доктором. Позади улыбающейся пары солнечный свет сиял сквозь великолепные наловые деревья.
Керт вытерла глаза.
Дверь открылась. Вошел Бленнер. Он закрыл дверь и посмотрел на нее.
— Я не знаю, что делать, — сказала она.
— Значит, нам есть, о чем подумать, — ответил он.
— Глупый старый фес, — сказала она. — Он никогда не собирался умереть в кровати, так ведь? В кровати, находясь под присмотром, там, где его место.
— Я не думаю, что это было его место, а вы? — сказал Бленнер. Он поставил бутылку сакры и две маленьких стопки на стол, открыл бутылку и наполнил стопки.
Он дал одну ей и взял другую.
— Я не хороша в этом, — сказала она.
— В выпивке? — спросил он. — Клянусь Троном, леди, той ночью это, определенно, было не так.
— В том, чтобы говорить «прощай», — сказала она.
— А, — кивнул он. Он поднял свою стопку.
— За лучших из нас, которые покидают нас слишком рано, — сказал он, — и за худших, кто задерживается дольше, чем надо.
— Ты выглядишь грустным, — сказал Феликс.
Гаунт не ответил. Медленно, осторожно, он очистил и покрыл маслом клинок своего силового меча.
— Я думал, что мы… победили. Мы победили, разве нет? — спросил Феликс.
— Миссия была закончена, — тихо сказал Гаунт. — Есть все шансы, что мы достигли чего-то долговременного.
— Тогда, почему ты выглядишь грустным? — спросил Феликс.
— Я потерял людей. Множество людей. Они отдали свои жизни, чтобы стать Призраками. Это всегда тяжело выносить для командира, даже в победе. И некоторые из них… особенно один… были очень дороги мне.
Гаунт посмотрел на Феликса. В жилище Гаунта было тихо. Маддалена сидела в другой комнате, читала. Казалось, что она изучает копию Жаждущих Сфер Гаунта. Гаунт смотрел, как она перевернула страницу.
— Есть причина, по которой она тебе нравится, — сказал Феликс.
— Уверен, что есть, — сказал Гаунт.
— Наиболее ценные телохранители Дома Часс получаются очень сложные модификации тела. Лицо и голос Маддалены, они были сделаны, чтобы напоминать мою мать. Сходство должно успокаивать и ободрять меня. Полагаю, что на тебя это тоже произвело эффект.
— Полагаю, что так.
— Это меч Иеронимо Сондара? — спросил Феликс.
— Да. Хочешь, чтобы я тебе рассказал, как получил его?
Феликс помотал головой.
— Я видел, ты использовал его сегодня, — сказал он. — Это все, что мне нужно знать.
Роун проверил, что кандалы Маббона были на местах и присоединены к штырю в полу. Он бросил последний взгляд на заключенного и пошел к двери камеры.
— Хорошая работа, фегат, — сказал он и закрыл люк.
В свете единственной лампы, которую ему разрешили, Маббон откинулся на стуле и позволил напряжению соскользнуть с его мускулов.
Впервые за долгое время, он улыбнулся.
В парадной униформе, с силовым мечом на бедре, Гаунт вошел на главную палубу. Было тихо. Шеренги стояли по стойке смирно. Полковая свита смотрела, тихая и безмолвная. Снаружи, варп царапал корпус, но внутри была торжественная тишина.
Оркестр, в полных официальных нарядах, приготовился играть памятный марш Империума.
Гаунт поднялся на подиум. Здесь уже стоял Цвейл, готовый провести официальную службу. Аятани выглядел старым, уставшим и печальным.
У Гаунт был лист в кармане, но он ему был не нужен в качестве шпаргалки. Он знал это сердцем. Он
