Ему очень хотелось заглянуть внутрь одной из башен, но оставлять «Уйту» надолго он боялся. Анмай попробовал спуститься в лес, но, достигнув его крон, застыл. В провалах между ними висел непроницаемый мрак, оттуда тянуло холодной сыростью, гнилью, вязким ароматом огромных цветов…
Там что-то вздыхало, шуршало, мелькало, качались ветки, взблескивали прозрачные крылья. Неожиданно для себя он рванулся вниз — и остановился. В зеленоватом мраке едва можно было дышать — столь густы оказались запахи. Ощущение собственной чужеродности и хрупкости стало столь сильным, что Вэру охватил озноб, волосы поднялись. Словно пуля, он рванулся вверх.
* * *
Анмай не знал, указывает ли заря на центр Линзы, но повел «Уйту» к ней, бездумно следуя инстинкту. Через несколько минут он заметил круглую дыру диаметром в полмили, прорезавшую небо насквозь. Ее зеркальная цилиндрическая стенка была высотой в вэйд. Дыру окружали угловатые башни, составленные из узких свинцово-серых массивов. Их шпили, казалось, уходят в бездну неба еще на милю, но Анмай уже знал, что это иллюзия. Он немедля направил «Уйту» туда. Она взвилась вверх, но, поднявшись на две мили, вновь наткнулась на невидимый свод.
Небо здесь оказалось таким же, но все остальное — совершенно другим. Поверхность состояла из множества каменных уступов, поросших деревьями, соединенных пандусами и мостами бесчисленных дорог.
Стоявшие на уступах здания заставили сердце Вэру отчаянно сжаться. Они были очень похожи на стоявшие некогда на берегу Пустынного моря — только огромные и сияли светлым блеском металла. И их формы оказались куда причудливее. Колоссальные узлы головоломно сплетенных плоскостей расходились веерами необычайно длинных и тонких крыльев. Цилиндрические башни распускались причудливыми пучками выворачивающихся наизнанку труб. Неправдоподобно высокие арки пересекали небо, исчезая за горизонтом. И все это заливал мягкий и печальный свет зари — такой же, как та, сиявшая на сгинувшем в пламени Бездны Уарке…
Кое-где светились фонари — синие или белые выступы и верхушки конструкций, иногда на головокружительной высоте, иногда у самой земли, так низко, что свет терялся в массе сплетенных крон. Причудливо искривленные участки многих конструкций тоже сияли многоцветным, поразительной тонкости узором — с преобладанием холодных, голубовато-синих тонов. Узор постоянно двигался, сплетался, жил — от него с трудом можно было отвести взгляд. Анмай понял, что здесь был город Мэйат, но вот как они тут жили — он не представлял. Его сердце тоскливо сжималось — он достиг места, что грезилось ему в снах юности.
Он обещал Хьютай, что они будут здесь вместе. А сейчас она в тоске и отчаянии ищет его — и, скорее всего, никогда не найдет. Он не знал, встретятся ли они вообще… в этой его жизни. А если он сделает то, что должен сделать — то не увидит ее уже никогда…
Анмай с трудом смог прогнать эти мысли, с любопытством осматриваясь. Он уже понимал, что центр Линзы состоит из множества ярусов и в ней не четырнадцать, а пятнадцать жилых сегментов — в пятнадцатом жили ее строители. Их город сохранился, но они сами сгинули, не оставив никаких следов.
* * *
Здесь не было ни дня, ни ночи, только вечный рассвет. Свет всегда оставался неизменным. Лишь изредка его затеняли выползавшие неизвестно откуда дождевые тучи, окутывая все, как туман. «Уйта», не останавливаясь ни на минуту, мчалась вперед. Анмай с трудом сохранял счет времени. Ему начало казаться, что здесь вообще его нет — только вечность. Бесконечно разнообразные формы странных конструкций, царившая повсюду неподвижность, сам этот полет казались ему нереальными.
Хотя почти все свое время он посвящал уходу за товарищами, они не приходили в себя. То ли даже разреженная атмосфера была слишком густой, то ли уход оказался неумелым, но, несмотря на искусственное питание, они худели с каждым днем и он вместе с ними — от волнений. Анмай не знал, сколько может прожить человек с отключенным сознанием, но стало ясно, что недолго. Перспектива одиночества в этом странном мире приводила его в ужас. Он повернул бы назад — если бы знал обратную дорогу. Но на пятый день Айэт открыл глаза.
— Где я? — сразу спросил юноша. — И что со мной?
Анмай объяснил.
— Так я целую неделю лежал без сознания? А… Ювана? — Айэт попытался подняться, но у него не осталось сил.
— Успокойся. Все живы. Они тоже скоро придут в себя.
— Если бы и ты потерял сознание, мы бы все уже умерли, правда?
— Я его и потерял. И провалялся почти двое суток.
Айэт поежился.
— А что там, снаружи? — вдруг спросил он.
— Разве ты не видишь?
— Вижу, но, может, ты нашел там что-нибудь?
— Нет. Я не мог покинуть «Уйту» — оставить вас.
Айэт откинулся на подушку. Анмай с тревогой смотрел на него — Тайан настолько исхудал, что стал похож на скелет. От некогда ловкого и сильного юноши осталась лишь тень. Другие выглядели не лучше — он видел, что если они в ближайшие дни не очнутся, то умрут. Третьего не могло быть.
Уже на другой день Айэт смог ходить. Понятие «день», впрочем, стало здесь чисто условным — они считали дни по бортовым часам «Уйты», но Анмай заметил, что и спать, и бодрствовать он стал чуть ли не в два раза дольше.
Хотя Айэт едва держался на ногах, он почти не отходил от Юваны. Вэру оставалось заботиться о Лэйкисе и Уасе. Через два дня Ювана пришла в себя, еще через день очнулся Лэйкис. Все они тревожились за Уасу, но через несколько часов очнулась и она. Впрочем, слабость и головокружение прошли у всех лишь на двадцатый день полета в центре Линзы.
* * *
— Мы уже сто семьдесят дней в пути, — сказал Айэт, когда экипаж «Уйты» окончательно отъелся и окреп.
— Нам осталось еще столько же, если не больше, — ответил Вэру. — Мы пролетели едва десятую часть центрального сегмента Линзы — а я не знаю, что произойдет в следующую секунду!
— Ну, я не против, если что-нибудь случится, — глаза юноши вызывающе блестели. Анмай понял, что Айэт окончательно поправился.
— Мы не можем задерживаться. Все Солнца могут погаснуть — а мы здесь даже не заметим этого!
— Да. Но все же, смотреть на все это, — Айэт показал за окно, — зная, что никогда больше не увидишь, просто невыносимо!
Анмай тоже выглянул наружу. «Уйта» летела над подобием бесконечно длинной, широченной улицы, — она состояла из ряда параллельных каменных полос, ступеньками спускавшихся к центру. По обе ее стороны высились ряды сверкающих серебряных массивов. Их причудливо искривленная поверхность напоминала застывшие волны. На них рядами сияли огни, сходясь где-то в бесконечности, — там, где заманчиво сияла вечная заря. За двадцать дней полета она ничуть не изменилась.
